Дмитрий Орёл - Мю Цефея. Игры и Имена

Клесты, синицы, вороны, канарейки, попугаи — от волнистых до какаду. Закружились радужным вихрем. В хлопанье крыльев ей чудилось нечто упорядоченное. Кто-как … как? — не понять. Они хрипели, клекотали, били перьями по лицу.

Не успела Лада защитить руками глаза, как от чего-то острого засаднило запястье. «Прочь…» — больше подумала, чем вскрикнула она, но вихрь уже разваливался, разбивался на рукава. Птицы разлетались, садились группами: на карнизе, на одиноком дереве за оградой, отделяющей домовой участок от старого кладбища. Часть все еще кружила, но высоко в небе.

Макс, спотыкаясь, бросился по разбитой брусчатой дорожке через калитку к дереву, грабу или вязу. Нервно мотнул головой на рассевшихся на ветвях ворон.

— Так и пялятся, сволочи, — и продолжил враз осипшим, чужим голосом: — Смотри.

Она подошла на ватных ногах, почти зная…

Что еще можно увидеть на кладбище? В тени ствола наособицу от простых деревенских могилок прятался повалившийся надгробный камень. Вершина сколота, ни портрета, ни имени, только две даты выцветшим золотом: 10.03.1987—21.08.1991. Маленький холмик просел, почти потерялся в траве.

— День рождения как у тебя. — Максим побледнел, прислонился спиной к стволу. — Год, правда, не тот… Ты как? Лада, с тобой все нормально?

— Вроде да, — ответила она, слизнув кровь с тыльной стороны ладони. — Не будем задерживаться. Мне кажется, нам на второй этаж.

Макс глянул удивленно, но промолчал, поплелся за ней — обратно через калитку, по дорожке в черную дверь. Уже войдя в дом, споткнулся обо что-то в пыли, если б не Лада, растянулся бы, как тогда, в ресторане.

Из подвала тянулся стебель. Взбирался по ступенькам. Расползался по старой мебели, грязным полкам, битым зеркалам, остовам пустых люстр, неверному паркету.

— Что это за растение такое?

— Не поверишь — плющ. Просто необычная разновидность. У нее должна быть любопытная корневая система. — Лада положила ладонь на стебель. — Можно спуститься, посмотреть.

— Спасибо, я пас. И ты сама сказала идти наверх. Слушай, а откуда ты вообще все это знаешь?

Она понятия не имела. Может, читала в детстве. Когда, как? Как… как, — зашептало ей эхо под ускользающую мелодию.

Они двигались вглубь дома.

Сначала — сквозь пыльный коридор, мимо рядов пустых клеток вдоль серых стен. Кого там держали? Собак, обезьян? Дальше — вверх по лестнице, осторожно ступая между древесными змеями лианы.

Второй этаж сохранился лучше первого. Никаких следов птичьего помета, почти все стекла в окнах, а до половины комнат не добрался даже вездесущий плющ. Жизнь как будто на время оставила это место: полумрак и забвение властвовали здесь безраздельно. Лишь скрип половиц под ногами в такт осторожным шагам нарушал сонную тишину.

И этот тихий шелест… шепот. Там, в дальней комнате — Лада слышала! — Кто… как тебя…

Когда Максим тронул ее руку, она сидела в высоком кресле рядом со старым столом-бюро. Всхлипывала, прижимала к груди что-то увесистое.

— Лада. — Макс присел на колено, тихо обратился: — Ладушка, давай уйдем. Это место плохо влияет на тебя.

Она подняла голову, оторвала руки от груди. Фотоальбом! Толстенный, в кожаном переплете с серебряной застежкой… где, когда она его подобрала?

Раскрыт на странице с обрывком семейного фото. Мужчина в белом халате и женщина с младенцем на руках. Лицо женщины оторвано, мужчина…

— Это он. Но у него не было ребенка!

Лада перевернула страницу и под целлофаном увидела фото ребенка, девочки. Ниже стояла подпись «Аделаида 1 год 10.03.1988 г.».

Что?

Как… как?

При… вет.

Она бросилась листать страницы. Везде была девочка Аделаида. Месяц за месяцем, начиная с годовалого возраста. После четырех лет и пяти месяцев следующие три листа были пустыми. А затем фотографий стало больше.

Сначала несколько маленьких, как на паспорте. На каждой девочка с белым бантиком в синеньком джемпере и юбочке. Все немножко разные, но в одной позе и одинаково улыбаясь.

Потом шли месяцы и годы, пока не осталась одна. И дальше — пустые листы. Один, второй…

Просто для проформы Лада раскрыла альбом на последней странице. Там, во внутренней стороне переплета, был устроен специальный карман, в котором пряталось одно-единственное фото. Хоть в рамку ставь: 15 на 20, не меньше. Снимали, видимо, на кладбище осенью. Над устланной желтой листвой землей возвышался могильный камень. Шлифованный монолит с двумя выбитыми на нем датами. 10.03.1987—21.08.1991. И забликованное вспышкой имя: …да Теремкова.