Алексей Клочковский - Сеть

Прищурясь, я заслонил глаза ладонью. Впрочем, свет показался слишком ярким только оттого, что наши глаза успели привыкнуть к темноте. Проморгавшись, я обнаружил, что мы, действительно, стоим в тупике, перед стеной, неровной и серой, как кус халвы. Из стены, на высоте примерно двух с половиной метров, одиноко рос патрон с электрической лампочкой. Она освещала вмурованный в стене металлический квадрат – тускло поблёскивающий, с торчащим на короткой ножке миниатюрным подобием корабельного штурвала.

– Похоже на сейф, – заметил я.

Кэлинеску улыбнулся, протянул руки и, взявшись за «штурвал», повернул его влево.

Тут же, чуть повыше над штурвалом выпрыгнула голографическая объёмная надпись, висящая в воздухе, но выглядящая выдавленной на металле:

– Добро пожаловать в кладовую человеческих представлений и заблуждений! – торжественно провозгласил Кэлинеску, и с усилием потянул на себя дверцу. Она подалась с тяжелозвучным лязгом, явив взору чёрный квадрат проёма. Перекинув ногу через его край, мой поводырь перелез в проём, а я последовал за ним.

Перед нами вытянулся длинный пустой коридор, освещаемый сверху голыми, без плафонов, редко расположенными лампочками. Далеко, в темноте терялся конец коридора, и он выглядел бы совсем скучным, если бы однообразие серых бетонных стен не разбавлялось одинаковыми коричнево-бурыми прямоугольниками дверей, идущих через промежутки метров в шесть, причём только по одной, правой стороне.

От царящей вокруг тяжелой, подземной прохлады мои лопатки ознобно передёрнуло.

– Впечатление, будто мы в подвале, – сказал я, проверяя свой голос.

Как только я это произнёс, сильно запахло сырым картофелем – действительно, словно в подвале или погребе.

Кэлинеску внимательно взглянул мне в лицо:

– Вы здесь поосторожнее с воображением. Иначе можете вовлечься в чужую мыслемассу, а это всё равно, что попасть в топкую болотную трясину – если рядом некому помочь, не выберетесь… Мы здесь пока в качестве наблюдателей, поэтому постарайтесь расслабиться и просто смотреть, не давая волю эмоциям, – с этими словами Кэлинеску, взяв за локоть, подвёл меня к ближайшей двери.

Дверь, каких много в любом подъезде любой городской многоэтажки, она отличалась от обычных лишь тем, что на месте ручки на коренастом черенке торчал знакомый уже сейфовый «штурвал», только поменьше.

Доктор резко повернул «штурвал».

Дверь сама открылась внутрь, оттуда на нас немедленно хлынули слои сизого словно бы сигаретного, дыма, или пара, окутавшие нас, как в банной парной. Мы не делали шагов внутрь, однако, когда не имеющий запаха «дым» развеялся, мы обнаружили себя вне коридора.

Вокруг нас обнимало просторное светлое пространство, наподобие спортзального. Затем оно стало словно бы съёживаться, и вот мы уже находились в относительно небольшой комнате… вроде кухни… да, точно, судя по обстановке – плита, настенные шкафчики, мойка, – это была кухня.

За столом сидели двое мужчин. Между ними, на застилавшей стол красно-коричневой клеёнке в крупную тюремную клетку, находилась плетёная тарелка. Хлеба в ней не наблюдалось, зато крошек было полно. Рядом лежала некрашеная и потемневшая разделочная доска с криво вонзённым в неё ножом, и наструганная до половины палочка тёмно-розовой колбасы в мелких белых глазках жира. Перед каждым из мужчин стояла уныло-синяя рюмка с толстым донышком.

– Ну, – закипел там чай уже, или как?! – нетерпеливо воскликнул один из мужчин.

– Закипело, закипело, – спокойно, но зловеще ответил второй, поднимаясь и снимая блестящий никелированный чайник с плиты. – Давно уж накипело и закипело… – продолжил он, поднося фырчащий и булькающий чайник к столу и наклоняя его носик. В рюмку второго мужчины хлынула чайно-коричневая жидкость. Первый налил также и себе, и сел. Второй поднял рюмку и спросил:

– Ну что, – за Них?

– Само собой, – за Них! А то ведь на кухне, за столом да за рюмкой чая – и какая ж у интеллигентных людей может быть беседа без Них?! Конечно, за Них!

Мужчины чокнулись и, задрав кадыки, опрокинули в себя пойло. Тут я заметил, что их облик изменился – у обоих на носу появились очки, а на шее – галстук. Но почему я не увидел этого сразу, как только вошёл?

– Да-а… И ведь посмотри-ка – ведь везде и всюду Нихи проникли… – задумчиво проговорил первый.

– Особенно на эстраде много Них, – ясное дело, работать-то они не любят… Вон, на днях в газетке – статейка: – Ипполит Гадалкин, оказывается, тоже из Них!