Юлиус Эвола - Империя Солнца

Но если мы рассматриваем будущее, то есть возможность реставрации Запада на традиционных путях, то возникает тот же вопрос. Если Запад склонен к действию, тогда действие и должно быть отправной точкой, и нужно заклеймить как еретическое и антитрадиционное всё то, что не основывается на предпосылке приоритета действия над созерцанием и знанием, односторонне интерпретированным. Напротив, нужно изучить чисто традиционные формы цивилизации, уделяя особое внимание всему обладающему метафизическим, а не исключительно человеческим характером, но имеющему в качестве своей основы символы действия. Только у традиции такого типа можно было бы реально что–то заимствовать для наций Запада, взяв что–то органичное, созвучное и эффективное.

Странно, что при многочисленных ссылках на восточную цивилизацию Генон практически игнорирует Японию. Это, опять же, результат его «личного уравнения», его отсутствия симпатии и понимания цивилизации, в которой нет господства интерпретации брахмано–жреческой традиции. Но именно Япония до вчерашнего дня предлагала нам самый интересный пример цивилизации, которая, будучи модернизированной внешне в качестве средства защиты и нападения, по своей сути была верной тысячелетней традиции и принадлежала царскому и воинскому, а не созерцательному типу. Её спинным хребтом была каста самураев—каста, в которой символы действия не исключали, а скорее требовали элементов сакрального и иногда даже инициатического характера. При всех многочисленных отличиях у этой цивилизации были видимые связи с цивилизацией Священной Римской империи, и нельзя сомневаться, что, если западный человек сможет заново оживить для себя высшее, традиционное призвание, то идеалы этого рода, должным образом приспособленные и очищенные, привлекли бы и многих из тех, кто во многом принадлежит к созерцательному типу, типу чистого знания.

Генон использует выражение «интеллектуальная элита» ( élite intellectuelle ), говоря о тех, кто должен был бы организовать перемены на Западе — как независимо, так и в сотрудничестве с представителями ещё традиционного Востока, и постепенно вызвать изменение в ментальности, остановить процесс разложения до того, как он завершит своё роковое и окончательный продвижение через весь современный мир.

Как мы сказали, Генон не использует слово «интеллект» в его общепринятом значении; те, на кого он ссылается, являются не «интеллектуалами», а скорее людьми высшего типа, которые сформировались на традиционных путях и обладают метафизическим знанием. Кроме того, он упоминает о «косвенном» действии, невидимом и невесомом, которая такая элита могла бы совершить (здесь мы могли бы вспомнить некоторые тайные китайские общества, и, возможно, также действия масонства в XVII и XVIII веках). Но из–за всего этого понятие интеллектуальной элиты создаёт впечатление чего–то абстрактного.

Если мы считаем приемлемыми соображения об активном и более подходящем для Запада способе выражения традиционного духа, то появляется понятие, более подходящее для этой темы, чем « интеллектуальная элита» — понятие Ордена, каковое воплощали в другие времена — по аналогии — храмовники (тамплиеры), исмаилиты, тевтонские рыцари.

Орден представляет собой высшую форму жизни в рамках жизни действия, в которой может быть метафизическое и традиционное «измерение», в то же время оставаясь в непосредственном контакте с реальностью и историческими фактами. Но всё это подразумевает иную перспективу сознания, новое видение мира, которое могло бы осуществить своё влияние на все области современной культуры, включая те, которые известны как точные науки.

Итак, в самом общем случае этой задачи сделанные нами оговорки не являются более действительными; всё то, что утверждает Генон, имеет несомненную ценность; он указывает на основные принципы, которых нужно придерживаться—как признать реальный смысл кризиса современного мира, так и заложить основания для возвращения к «интегральному традиционализму».

По своему значению его указания глубоко расходятся с ограниченными предложениями, сегодня выдвигаемыми теми людьми Запада, которые здесь и там демонстрируют инстинктивную реакцию на господствующее состояние вещей, из которых они предвидят, более или менее ясно, единственно возможный и разрушительный выход. И факт того, что такой человек Запада, как Рене Генон, пришёл к таким заключениям, полагаясь не только на собственные силы и возможности, но и при помощи тесного контакта с подлинными представителями ещё традиционного Востока, имеет для нас особое значение и заслуживает того, чтобы быть освещённым на этих страницах.