Юлиус Эвола - Империя Солнца

Мореплавание — и особенно преодоление бурных вод —традиционно возводится до уровня символа, ибо воды как океанов, так и рек всегда считались непостоянным, капризным элементом земной жизни, подверженной упадку, рождению и смерти. Кроме того, они особенно подходят для изображения страстного и иррационального, изменяющего жизнь элемента. Если твёрдая поверхность суши в своём первом аспекте тождественна посредственности, робкому и мелочному существованию, основанному на уверенности и опорах, непоколебимость которых — всего лишь иллюзия, то решение оставить земную твердь, выйти на простор, бесстрашно вступить в схватку с течениями и с открытым морем — одним словом, «пуститься в плавание» —представлялось в высшей степени эпическим поступком, не только в буквальном, но и в духовном смысле.

Мореплаватель, таким образом, тождественен герою и посвящённому, человеку, который, оставляя позади обычную «жизнь», стремится к чему–то «большему, чем жизнь», в смысле состояния преодоления упадка и страстей.

Здесь логически появляется концепция иной, подлинной суши, которая отождествляется с конечной целью «мореплавателя», с победой над морем, являющейся неотъемлемой составляющей эпического. И «иной берег» — это земля, поначалу неведомая, неразведанная, недосягаемая, которую в древней мифологии и традициях обозначали самые разные символы, среди которых довольно часто встречается символ острова — образ внутренней решимости, спокойствия и самообладания человека, который успешно и благополучно «преодолел волны» или бурные потоки, но не пал их жертвой.

Преодоление реки вплавь или управление кораблём было основным символическим этапом «царского посвящения», совершавшегося в древнегреческом Элевсине. Янус, древнеримское божество, бог всяческих начинаний и, следовательно, в высшем смысле, посвящения в «новую жизнь», также был богом мореплавания. Среди его характерных атрибутов присутствовала лодка. И эта лодка Януса, как и его два ключа, затем перешли в католическую символику в виде лодки Св. Петра и в символику папских функций в целом. Можно также отметить, что слово pontifex этимологически означает «строитель мостов», а слово pons в древности означало «путь»; море представлялось «путём» — отсюда и происхождение слова ponto (море). На этом примере можно увидеть, как скрытые значения в словах и знаках, сегодня почти непонятных, могут передавать элементы древних представлений о мореплавании как о символическом деянии.

В халдейском мифе о герое Гильгамеше мы находим точное подобие дорийского Геракла, который после плавания по морям срывает плод бессмертия в саду Гесперид, ведомый титаном Атлантом. Гильгамеш также бросает вызов морским путям, ставит парус, берёт курс на запад, то есть в Атлантику, в сторону земли или острова, где пытается найти «древо жизни», в то время как океан красноречиво сравнивается с «тёмными водами смерти». Если мы теперь обратимся к Востоку и Дальнему Востоку, там мы тоже найдем следы идентичного духовного опыта, связанного с героическими символами мореплавания, преодоления водных преград и отплытия вдаль.

Подобным образом буддистский аскет часто сравнивается с человеком, который бросает вызов водам и побеждает, пересекает поток или успешно плывёт против течения, поскольку воды представляются как нечто, связанное с жаждой животной жизни и удовольствий, с путами эгоизма и привязанностей. Также и на Дальнем Востоке встречается аналогичная древнегреческой тема «плавания по морям» и прибытия на не знающие смерти «острова», подобные атлантическому Аваллону или Маг–Меллу в ирландских и кельтских легендах.

От древнего Египта до доколумбовой Мексики—повсюду мы прямо или косвенно встречаем сходные элементы. Встречаются они также и в североарийских легендах. Успех героя Зигфрида на острове Брюнхильды выражает сам смысл символического плавания по морям—согласно «Песне о Нибелунгах», Зигфрид говорит: «Морской путь мне знаком. Я могу доставить нас по волнам».

Мы могли бы продемонстрировать, что и успех Христофора Колумба тесно связан, согласно распространённому мнению, с определёнными туманными представлениями о некоей земле, служившей, согласно средневековым легендам, убежищем для «пророков, которые не умерли» и пребывают в «трансатлантическом Элевсине», что соотносится с рассматриваемой нами символикой. Более того, мы могли бы показать, почему представление о талассократии, «владыке морей» или «вод», часто связывается с представлением о законодателе в высшем смысле (например, в пеласгийском мифе о Миносе); мы могли бы представить идею, содержащуюся в образе человека, который «пребывает над водами», «ходит по воде», или «спасается из вод» (от Нараяны до Моисея, от Ромула до Христа), но все это уведёт нас слишком далеко; возможно, мы вернёмся к этой теме в другой раз.