Анна Закревская - Радуга на сердце

– У кодеров в этой конторе был бы повод поставить тепловизор, переписать код и первым пунктом инструкции поставить «перед снайпером во время стрельбы не стоять», – пробормотал Санька, приближаясь к груде еще тлеющих обломков, уже не поддающихся идентификации. На обычный околокосмический мусор это было не похоже, да и куда тут мусору… Это ж не небоскреб, да и слишком маленький, должен был бы тогда сгореть в верхних слоях атмосферы. Робот, словно не уверенный в своей победе, робко шелестел гусеницами на заднем плане.

Внимание Саньки привлек небольшой продолговатый предмет, отлетевший прямо к куполу, словно бы неизвестная науке штука, павшая смертью храбрых от снайперского луча, в последний момент успела выкинуть его из своих недр. Металл, из которого он был сделан, оказался чуть теплым на ощупь, а посередине было небольшое окошко, отдаленно напоминающее солнечную батарейку. Санька все еще крутил эту коробочку в руках так же, как в голове крутилась мысль «куда эту штуку выкинуть, уж больно необычная, а, может, Катьке отнести, она из нее чего-нибудь модное сделает, киберпанк же ж», когда в одну секунду слились новый грохот, громче прежнего, звон купола и короткий, почти неслышный вскрик Линь.

– Да какого лешего сегодня все взрывается? – возопил к небесам Санька, влетая в пультовую «Софита» и забывая удивиться вспыхнувшему красному огоньку на торце находки, крепко сжатой в кулаке.

Пультовая пребывала в раздрае, но на этот раз снайпер был явно не при чем. Линь, вся в слезах, пыталась прорваться к шахте, но у нее на пути стоял Илья Моисеич Райфе, во время аварии обретший, видимо силу шлагбаума. И не только силу удержать локомотив по имени Линь, но и даже соответствующую раскраску – бледная кожа пошла красными пятнами.

– Са-шаа, – призывно прокричал Илья Моисеич, невзирая на расстояние в два метра, – подержите ее… Мы ничего не слышим, так грохнуло… Я спрошу, что там внизу.

Передав совершенно невменяемую Линь Саньке как эстафетную палочку, Илья Моисеич метнулся, точнее – прокатился в переговорную. Сейчас эта сотня килограмм еврейской доброты была очень кстати, потому что в объятиях Саньки у Линь, похоже, сорвало последнюю защиту, и информация, шедшая от мира по двум каналам, стихийно перемешивалась в Санькиной голове с обрывками собственных мыслей.

– Ма-а-а’к, Ма-а-а’к!

– Я все сделала, как ты меня учил… Уставку на двадцать четыре выставила, землители подняла…

«Она дышит раз через три, черт побери… И вся колотится, сердце у нее, что ли, на полтела…»

– Так ты в перегово’ной сидишь, нехо’оший человек? Почему посмот’еть не вышел?

– Подняли высокое… До уставки дошло, Саня, до уставки, не было самохода, не было!..

«Какие узкие плечи, как у ребенка… может, скорую ей вызвать?.. Как же ты дрожишь, Линь. Ну, успокойся, прошу, родная. Там все живы… должны быть».

– Ах ты ж… Не платят тебе за это, Ма’к Алексеич, значит, да? Я могу сказать, за что тебе платят! За твои штаны лоснящиеся!

– А потом разряд и грохот… Я ничего не слышу, Саня, прости меня, прости-и…

«Ты не виновата, Линь»

Виноват я.

Санька осторожно положил руки девушке на плечи и легонько сжал. Линь замерла, едва дыша на сведенной диафрагме. А, к черту условности. Санька коснулся губами ее пылающего лба. Секунда, две, три… Не хочется отпускать, но пора. Надо, в конце концов, выяснить, что произошло.

Приливной волной гнева Илью Моисеича вынесло из переговорной.

– Са-ша! Этот старый… – далее воспоследовала непереводимая тирада идиоматических выражений на иврите, – в общем, он сидит в пе’егово’ной внизу и носа оттуда не кажет!

– Я проверю, Илья Моисеич, – кивнул Санька, усилием воли размыкая кольцо рук вокруг Линь. – А вы побудьте здесь. Пожара, кажется, нет… Датчики бы сработали.

«Еще бы, – хмыкнула зануда внутри. – На сигареты давеча и то заорали».

Ныряя в шахту, Санька чувствовал на себе взгляд Линь, но, не в силах обработать столько запросов сразу, его голова переключилась уже на аварию. Извини, солнце. Я, наверно, должен был заглянуть тебе в глаза, но я давно уже зарекся это делать. Нет сил уже выдерживать чужую боль от свежих ран.

В шахте лифт давно умер, а поскольку башня была отдана на растерзание простым людям – работягам и исследователям под стенды и установки, – его никто и не думал восстанавливать. Не административный ресурс, ноги, небось, еще не отвалились.

Санька преодолевал пролет за пролетом, на каждом этаже, где были обитаемые установки, встречая встревоженные головы, высунутые в распахнутые двери. Головы упорно смотрели вниз. Санька прибавил скорости. Навстречу пролетел один из первоотдельщиков в аэросапогах… Походу, кое у кого ноги все-таки отвалились. Санька продолжал спуск, чувствуя неприятную дрожь между лопаток от мысли, что этот первоотдельщик может развернуться на сто восемьдесят градусов и проследовать на Софит… любопытства ради.