Анна Закревская - Радуга на сердце

Впрочем, тот, кто хочет пилить, всегда найдет повод.

– Бросал бы ты свой стенд, пап, – выпалила Катька. – Другой работы, что ли, нет?

Санька молча смотрел в почти нетронутую тарелку.

– Ведь есть же какие-то научные исследования у вас там, автоматизация, в конце концов… – несло Катьку.

– Не указывай мне, дочка, – выдавил Санька, пряча под ресницами закипающую ярость. – Я же не выбираю тебе очередного поклонника.

Что она знает о моей работе? Да, все под богом ходим.

На другом конце стола было гробовое молчание. Санька поднял глаза на жену. Святцева Ангелина Павловна. Оставила девичью фамилию, но святей от этого не стала. Прямая, будто доску проглотила, вся из себя такая гордая и правильная, что хоть волком вой. «А ведь лет двадцать назад ты такой не была», – подумал Санька, ожидая попреков. Но Ангелина Павловна знала, что есть вещи хуже взрыва эмоций. Равнодушие.

Санька порывисто встал из-за стола, подошел к мойке, привычным движением схватил чашку левой рукой… Боль прошила запястье. Хрупкая фарфоровая чашка полетела на пол, оставив по себе долгую память в виде затихающего «дзи-и-инь».

Санька коротко, но емко выругался. И, конечно же, нецензурно.

А вот этого Ангелина Павловна уже не стерпела.

– Ты деградируешь на своем стенде, – припечатала она, глядя вовсе не на разбитую чашку, а в глаза мужу.

Санька на миг задохнулся. Что угодно он ожидал услышать, но только не это.

– В каком смысле?

– Нахватался там слов всяких. Мне стыдно за тебя.

Горячая волна поднялась в груди. Стыдно? За меня?! А если б я тебе не притаскивал по пятьдесят тысяч в месяц, отрабатывая все возможные сверхурочные, которые только позволены законодательством, ты бы стыдилась за свои гроши методиста на кафедре биологии?

Но логик внутри, еще держащийся на плаву, выдал почти спокойно:

– То есть, все мои картины в галерее Анискина – это деградирование?

«И я их рисую по ночам, заметь», – добавила ехидна на задворках сознания.

Ангелина Павловна не нашлась что ответить. В первые пять секунд.

– Тогда, будь добр, подбирай слова, – произнесла она, поджав губы.

Последняя капля. Руки непроизвольно сжимаются в кулаки.

– Тогда, может, и ты будешь их подбирать? – очень тихо спросил Санька, стоя уже на пороге кухни. – Я считаю свою работу настоящей. Вот ты придешь, а тебе скажут – эту штуку собрал Александр Валько, эту штуку помыл Александр Валько, этот крепеж придумал Александр Валько… А деградация – это просиживание штанов за компом и валяние дурака за ним же в теплом уютном кабинете!

Санька развернулся на пятках и вылетел из комнаты, как стрела, рикошетом уходя от стен коридора на поворотах. Свежий воздух, боги, ну хоть глоток. Распахнуть балконную дверь. «Погнешь уплотнитель, будет свистеть». Почти вырвать створку окна. «Там кто-то курит сверху, да и комнату выстудишь. А вдруг они окурок кинут к нам?». Почти перегнуться вниз, над маленькой пропастью меньше чем в пять этажей…

Санька глубоко дышал, втягивая в легкие воздух зарождающегося питерского апреля. В синем небе вспыхнула и белой чертой промелькнула падающая звезда.

Санька криво усмехнулся. Какая там звезда… Кусок околопланетного мусора сгорел в верхних слоях атмосферы.

Но тогда выходит, что и мусор может стать… светом?

Автор иллюстрации – Елена Пильгун

В пультовой на крыше Главной башни института было душно и тихо. Санька, развалившийся в хлипком крутящемся кресле, маялся. Даже обмахиваться листком, выдранным из оперативного журнала, было откровенно лень. «Интересно, когда у нас хоть что-нибудь сделают по уму? – неспешно текли Санькины мысли, никак не затрагивая лицевые мышцы и старательно культивируемое хрустальное спокойствие в радужке синих глаз. – Ту же систему вентиляции. Уже даже со стороны контору пригласили, кучу денег вбухали, а все без толку. Как была здесь баня наверху, так и осталась».

Взгляд Саньки скользнул по колпаку над головой. Ажурная конструкция из металла и бронированного стекла, заменявшая здесь привычные потолки перекрытий, почуяла ночь и на автомате выкручивала прозрачность на максимум. В акварельном сине-зеленом небе вспыхивали звезды спутников, из-за дальнего небоскреба поднимался Марс, а в зените стремительно набирал силу бледный фонарь полумесяца. Это были своего рода константы небесной полусферы. Разнообразие вносили только редкие росчерки аэроциклов, вспышки метеоров и яркие линии лунников, уходивших к вполне уже обжитому спутнику планеты каждый час. Но регулярно повторяющиеся события ради упрощения мозгового процесса тоже можно было считать константой, поэтому на лунники Санька внимания не обращал, а просто превратил их в своеобразную систему временных координат.