Пол Ди Филиппо - Нечеткое дробление

А потом я тоже умер.

В смерти есть один главный недостаток.

Длится она недолго.

По сути, всего ничего.

Другим недостатком оказалось то, что, будучи мертвым совсем недолго, я не успел оценить ее по достоинству.

То есть совсем не почувствовал.

Моменты, когда киберпчелы-убийцы окружили мою голову и отключили меня, как 25-ваттную лампочку, и когда сознание вернулось ко мне, оказались для меня нераздельны. Мое «я» не испытало никаких переживаний, да и переживать было нечего. Никакого белого света или пурпурного коридора, никакой потусторонней музыки и судилища с участием святых особ. Не было ни моментального просмотра всей прошедшей жизни, ни соблазнительной иллюзии бирсовского Совиного ручья. Было просто исчезновение. Я испарился, лопнул как мыльный пузырь.

А потом, практически мгновенно, снова весьма неожиданно очнулся, вернувшись в собственный эго-континуум; при этом мое тело находилось в том положении, в каком я его запомнил в последний раз, а именно лежало на спине.

Я решил, что лучше удостовериться в том, что происходит, и открыть глаза.

Снова-здорово.

Меня приветствовало тусклое, но чем-то знакомое небо. Я осторожно поднялся и оглянулся по сторонам...

Та же стерильная, выровненная Земля минскийцев, на которую я посмотрел, прощаясь. Насколько я сумел разглядеть, именно здесь умерли я, Мунчайлд и Диггер (хотя никакого уставленного в небо креста рядом больше не было).

Мне стало понятно, что случилось. Злые безумные роботы, мастера наноманипуляций, зачем-то воскресили меня, восстановив и отремонтировав в моем мозгу и органах клетки, поврежденные во время моего уничтожения. Для чего они сделали это, я не знал. Быть может, это какая-то особенно жестокая форма пытки, бесконечное повторение смерти. Если не принимать во внимание их заявление, что эмоции-де им чужды, сомневаться в садизме минскийцев не приходилось. Может, им снова для непонятных целей понадобились мои Гейзенберговы способности наблюдателя. Кто их знает. Но я мог поспорить, что умер всего на несколько минут, ну, в крайнем случае, на несколько часов или на день, в зависимости от того, сколько они могли хранить мое мертвое тело, пока не будет пройдена точка невозвращения. А то, что я снова в своем прежнем теле, разве не означает, что они способны оживлять?..

Неожиданно кое-что бросилось мне в глаза.

Нигде, вплоть до самого горизонта, не было видно ни одного минскийца.

Я оглянулся по сторонам.

Никого и ничего. Я совершенно один.

Как вышло, что целая планета внезапно лишилась всего населения? Очередное нападение Разрушителя? И если минскийцы исчезли, то кто оживил меня?

Потом у моих ног что-то начало происходить.

Полуавтономный слой начал вспухать в виде точной копии человека, хоть и окрашенной в серый цвет.

Это была лежащая на спине Мунчайлд. Ее тело словно бы выталкивалось из поверхности планеты, как будто с той стороны миллионы штырьков выдавливали этот рельеф.

Через секунду передо мной лежала полностью оформленная копия Мунчайлд, выполненная из тускло-серого вещества.

Потом труп начал проявлять признаки жизни, задышал, его плоть приобрела розовый человеческий оттенок, и все это за короткую долю мгновения.

Я машинально шагнул к ней, наклонился и помог подняться и сесть.

Именно в этот миг я осознал, что у меня снова две обычные человеческие руки; правая, которую сожрал минскийский краб, полностью восстановилась в том виде, в каком была до «дурного пальца».

С глупым видом Мун оглянулась по сторонам.

– Пол... что случилось?

– Я не знаю. Почему-то мы снова живы.

– Мама? Папа?

Мы оглянулись. К нам с серой волшебной земли поднялся Диггер. Через секунду мы все обнимались. Мун и Диггер плакали как дети. Ну, может быть, я тоже плакал. Немножко. Диггер был первым, к кому вернулось самообладание. Он вновь стал похож на того мальчишку, которого мы вырастили на мире Шелдрейка, влияние мема Иисусовой ящерицы прекратилось. Впрочем, и прежде у него бывало на лице выражение «не от мира сего».

– Как вы думаете, могла моя, гм, жертва... обратить на нас внимание Того, Кто пришел и спас нас?..

– Не смеши, сын, – ответил я. – Уверен, что это дело рук Ганса.

Тут знакомый грубый голос гулко прогудел из глубин налитого пивом живота и спаленной дурью глотки:

– А парень-то ближе к истине, чем ты, Дурной Палец.