Пол Ди Филиппо: Рот, полный языков

Снова всё тот же сон - глубокий, тяжкий, тревожный.

Слежавшаяся лесная подстилка шуршит под ногами, мелкие сучки и шелуха от семян покалывают босые подошвы. Радужно-слепящий солнечный свет прожигает дыры в плотном лиственном пологе над головой, обдает расплавленной бронзой морщинистые древесные стволы, рикошетом отражается от блестящей кожуры плодов и орехов, проникает сквозь густую чащу, сочится янтарными искрами по змеистым лианам. Тайный язык насекомых звучит в ушах церковным хором, птицы сопровождают каж­дый шаг непонятными пронзительными комментариями. Тёплое влажное одеяло тропического воздуха окутывает тело - обнажён­ное? - да, совершенно обнажённое.

Шаг за шагом она погружается всё глубже в пышные маня­щие заросли, упиваясь покоем и счастьем, теряя ощущение времени. Беспечно раскинув руки в стороны, ласково проводит ладонями по тёплому золоту коры и вощёному нефриту листьев. Опустившись на колени и зарывшись лицом в щекочущие тычинки, благоговейно прикладывается к сверкающей чистотой чаше цветка, полной ароматной дождевой влаги. Угрюмые ящерицы срываются с насиженных мест на горячих плоских камнях и прячутся под приветливой сенью широких листьев. Красноклювый попугай, не отставая от гостьи, перепархивает с ветки на ветку и следит за её непонятными блужданиями, внимательно наклонив голову. Бабочки, величиной с дамские носовые платки и столь же изящно разукрашенные, возникают в воздухе, мерцая всеми цветами радуги, и тут же исчезают.

Что это? Она застыла на месте. Впереди, на полоске голой земли, чётко отпечатался след огромной лапы.

Солнце поспешно скрывает за облаком свой испуганный лик. Отрывисто кашляет какой-то невидимый зверёк. Тропинку пересекает полосатая змея - скользящий росчерк, соединивший две неизвестности. Пронзительно хохочет обезьяна. Кажется, что след разрастается вширь, заполняя всё поле зрения. От него веет ледяным холодом. Пустое пространство, будто негатив, воссоздаёт то, что оставило отпечаток: мощную пятку-подушечку шири­ной с чайное блюдце, четыре основных пальца, вооружённые страшными когтями, и один боковой, рудиментарный, прочер­тивший тонкую полосу по земле.

Край следа крошится, несколько песчинок одна за другой ска­тываются внутрь. Внезапно ожившее время пускается вскачь. Охваченная ужасом, она бежит, не разбирая дороги.

Лес отбросил фальшивое гостеприимство - теперь он открыто враждебен. Ветки хлещут по рукам, оставляя рубцы, шипы впи­ваются в кожу. Скрытые норы грызунов угрожают переломом щиколотки. Деревья сближаются, загораживая путь.

Воздух с хрипом вырывается из лёгких, едкий пот заливает глаза. Она ловит языком струйку крови, медленно сползающую по верхней губе, словно первые капли из готовой прорваться пло­тины.

Преодолев, наконец, плотную завесу зелени и вырвавшись на широкую поляну, она осознаёт, что совершила смертельную ошибку. Слишком поздно: упругий барьер из сплетенных ветвей не даёт вернуться. В отчаянии она бросается вперёд, надеясь най­ти спасение в дальних зарослях. На полпути невольно оглядыва­ется через плечо...

Ягуар.

Выделяясь на фоне зелени, будто рухнувший на землю сгу­сток космической тьмы, огромный кот царственно шествует в своей меховой мантии, сотканной из вечной ночи. От него трудно отвести взгляд, всё окружающее кажется мелким и незначительным. Густые блестящие усы торчат по обе стороны широкой морды как пучки стекловолокна, гранатовые глаза сверкают, ноз­дри влажно раздуваются, глотка пульсирует в такт толчкам мощ­ного сердца. Язык вывешивается из пасти бархатным полотен­цем, и, качнувшись из стороны в сторону, снова исчезает. Хвост рассекает неподвижный воздух - извилистый мазок кисти на хол­сте старого мастера.

Почти парализованная страхом, не в силах изгнать из души кошмарный образ, она пытается бежать дальше, но, сделав лишь несколько шагов, спотыкается и падает на четвереньки.

Ягуар уже здесь, прямо над ней - окутывает, как жаркое одеяло, тяжёлое, неподъёмное. Охваченная ужасом, не в силах даже вскрикнуть, она инстинктивно сжимается, ожидая удара клыков, рассекающего шею и позвоночник. Однако хищник почему-то медлит. Вся мокрая от едкого пота, она немного приходит в себя и начинает прислушиваться к своим ощущениям.