Нил Стивенсон - Лавина

— Он варил китовую отраву из грибов и других веществ, которые находил в полях и прятал в одежде, — отзывается Ворон.

— Кроме того, все на него злились за то, что он однажды разбил окно в бараке и все заключенные мерзли до конца зимы. Как бы то ни было, однажды после ленча все охранники страшно заболели.

— Китовая отрава в рыбной похлебке, — поясняет Ворон.

— Пленников уже вывели работать на поля, и когда охранники начали заболевать, то погнали всех назад в бараки, поскольку не могли за ними присматривать, корчась от желудочных колик. Это случилось под самый конец войны, и пополнение найти было непросто. Мой отец шел последним в цепочке пленников. А алеут шел прямо перед ним.

— И когда пленники переходили через ирригационную канаву, — берет слово Ворон, — алеут нырнул в воду и исчез.

— Мой отец не знал, что ему делать, — говорит Хиро, — пока не услышал хрюканье замыкавшего цепь охранника. Повернувшись, он увидел, что охранник насажен на бамбуковое копье, которое только что вылетело из ниоткуда. И он все еще не видел алеута. Потом упал еще один охранник с перерезанным горлом, и тут мой отец увидел алеута: тот замахивался, чтобы метнуть копье, сразившее еще одного охранника.

— Он вырезал гарпуны и прятал их под водой в ирригационных канавах, — поясняет Ворон.

— Тут мой отец понял, — продолжает Хиро, — что он обречен. Ведь что бы он ни сказал потом, охранники все равно ему не поверят, решат, будто они с алеутом совместно спланировали побег, и тогда принесут меч и отрубят ему голову. Поэтому, решив, почему бы не прикончить пару врагов прежде, чем они прикончат его, он забрал пистолет у первого поверженного охранника и сам тоже спрятался в канаве, откуда застрелил еще пару охранников, явившихся узнать, что тут за шум.

— Алеут побежал к бамбуковому забору, — снова берет слово Ворон, — хлипкий был заборчик. Предполагалось, что за ним минное поле, но он его перебежал без труда. Или ему повезло, или же мин, если таковые имелись, было немного и располагались они далеко друг от друга.

— Они не позаботились организовать жесткую охрану периметра, — говорит Хиро, — потому что Япония — остров. Даже если узники сбегут, куда им податься?

— А ведь алеут мог сбежать, — возражает Ворон. — Он мог бы добраться до ближайшего побережья и там смастерить себе каяк. В этом каяке он мог бы подняться вдоль побережья Японии, а потом перебираться на волне с одного острова на другой до самых Алеутских островов.

— Верно, — соглашается Хиро, — вот этого-то в отцовской истории я никак не мог понять. Пока не увидел тебя в открытом море, не увидел, как ты на каяке обгоняешь скоростной катер. Тогда все сошлось. Твой отец не сошел с ума. У него был совершенно здравый план.

— Да. Но твой отец его не понял.

— Мой отец побежал по следам твоего отца через минное поле. Они обрели свободу — в Японии. Твой отец начал спускаться с нагорья к океану. Мой отец предлагал двигаться в глубь страны, в горы, решив, что они могли бы затаиться в глухом местечке до конца войны.

— Дурацкая идея, — говорит Ворон. — Япония перенаселена. Там нет места, где они могли бы остаться незамеченными.

— Мой отец не знал даже, что такое каяк.

— Невежество не может быть извинением, — отвечает Ворон.

— Их спор, такой же спор, как мы ведем сейчас, их и погубил. Японцы нагнали их у самого Нагасаки. У охранников не было при себе даже наручников, потому они просто связали им руки за спиной шнурками от ботинок и заставили встать на колени лицом к лицу в дорожной пыли. Потом лейтенант достал из ножен меч. Это был древний меч. Лейтенант происходил из гордого рода самураев, и в этом наряде труд-фронта он оказался лишь по той причине, что в начале войны ему по бедро оторвало снарядом ногу. Он занес меч над головой твоего отца.

— Меч просвистел в воздухе, — говорит Ворон, — и от этого свиста у моего отца заболели уши.

— Но он так и не опустился.

— Мой отец увидел стоящий перед ним на коленях скелет твоего отца. Это последнее, что он видел в жизни.

— Мой отец стоял спиной к Нагасаки, — говорит Хиро. — Вспышка временно ослепила его. Упав ничком, он вжался лицом в землю, чтобы погасить в глазах этот ужасный свет. А потом все стало как раньше.

— Вот только мой отец ослеп, — говорит Ворон. — Он мог только слушать, как твой отец дерется с лейтенантом.

— Это был наполовину слепой, одноногий самурай с катаной против здорового мужчины со связанными за спиной руками, — объясняет Хиро. — Довольно любопытный бой. Сравнительно честный. Мой отец победил. Это был конец войны. Пару недель спустя пришли оккупационные войска. Мой отец вернулся домой, перебирался с базы на базу, и наконец в семидесятых у него родился сын. И у твоего тоже.