Наталья Егорова: Мы будем вместе навсегда

– Они?

– Ну да, милая женушка и ее хахаль.

– Господин Цвёльф, боюсь, что вы делаете поспешные выводы.

– Ни в коем случае. Дело в том, что вопреки ее заявлению, я был в мобиле один.

– Но в документах зафиксировано...

– Почти все документы составлялись с ее слов. То-то она была разочарована, когда я открыл глаза. А еще пришлось изображать безмерную радость, нежную заботу... Впрочем, они быстро поняли, как избавиться от меня окончательно.

– Ваша жена... давала вам понять, что вы для нее обуза?

– Никогда. Все было проделано с исключительной тонкостью: передачи, статьи в газетах попадались мне на глаза будто случайно, решение об оцифровке принял я сам, - Цвёльф мучительно скривился. - Слышали бы вы, с каким жаром она уверяла меня, что я - единственный смысл ее жизни, что она не вынесет разлуки, что готова всю жизнь провести у постели неподвижного чурбана... Знаете... это страшное искушение - оцифровка. Можно разом покончить с жизнью, но как будто остаться в живых. Отсутствует эта давящая мысль о грехе самоубийства, страх небытия, ведь вроде бы продолжишь существовать... Если бы знать заранее, то, может быть, моя прежняя полужизнь... впрочем, не знаю. Наверное, все равно подписал бы контракт. Я так упивался собственной жертвенностью... Глупец.

Рымов помолчал.

– А не могло ли получиться так, что вы... заблуждаетесь? Насколько я понимаю, вы долго обдумывали произошедшее, так не вышло ли, что ничего не значащие мелочи стали казаться деталями коварного замысла? На самом же деле...

– Я просто знаю правду. Я ее видел.

Беда в том, что здесь слишком много свободного времени. Начинаешь копаться и в той информации, которая никому не нужна.

Все началось с голографий, снятых на моих похоронах. С болезненным, брезгливым любопытством я рассматривал собственное лицо в гробу. К слову, выглядело оно отвратительно. Цветы, траурные вуали, безутешно рыдающая Диана, рельсы в геену крематория...

На одном из снимков она не рыдала. Она улыбалась за чужими спинами, как сытая кошка.

Помню ощущение в тот момент: будто меня распяли в потоке информации, и острая боль прорезала несуществующее сердце. Я смотрел и не верил. Не понимал. У моей Дианы не могло быть такой циничной, стервозной усмешки. Таких холодных колючих глаз.

Высокий блондин, поддерживающий ее под локоть - я уже видел его где-то, я помню короткопалую руку со шрамиком на указательном пальце. Может быть, видел, как он наливает... шампанское?

Шампанское...

Она спросила "Как ты себя чувствуешь? Может быть, потанцуем?" Потом я помню лишь боль и блестящую красную полосу на камнях - там, где меня проволокло лицом.

Почему она спросила о самочувствии?

Я принялся лихорадочно копаться в архивах. Видеокамеры вездесущи, они следят за нами повсюду; человечеству просто не хватает времени разбирать полученные данные, и они оседают в информационных омутах илом цифрового века.

Я нашел даже слишком многое.

Изящный жест красивой руки - и белые крупинки тонут в моем бокале. Диана улыбается - нежно, любяще. С такой светлой улыбкой она готовилась убить меня...

Голография: искореженный мобиль, мое тело на камнях. Диана… Диана с сосредоточенным лицом бежит навстречу, рыжие волосы взметнулись хвостом кометы. Ее со мной не было!

Господи, где же были эти камеры, бесстрастно фиксирующие ход преступления!

Слегка искаженный голос: "Даже не сомневайся, пойдет, как крыса на дудочку. Он ведь такой благородный..." - и довольный смешок. Низкая, утробная усмешка хищницы.

Я помню, как открыл глаза и увидел ее встревоженный взгляд. Я был уверен, она беспокоится обо мне. В общем, примерно так оно и было.

Она еще не знала тогда, что я ничего не помню...

Впору было впасть в отчаяние и бессильно рыдать над ворохом свидетельств. Я могу доказать, что преступление было, но что толку! Никакие данные не разрушат стены моего виртуального гроба.

Вот разве что...

Рымов взволнованно щипал подбородок.

– И у вас есть доказательства?

– Исчерпывающие. Видеозапись, на которой она бросает какую-то дрянь в бокал и голографии, на которых видно, что в мобиле я один. Думаю, более чем достаточно для любого суда.

– Для суда, - протянул Рымов. - Боюсь, что все очень плохо, господин Цвёльф: в данном случае подать в суд просто некому. После завершения процедуры мнемосканирования вы автоматически считаетесь недееспособным, без возможности выхода во внешние сегменты сети. Извините за прямоту, но, по сути, вас больше не существует.