Александр Тюрин: Яйцо Чингисхана или Вася-василиск

Поскольку Антону было без особой разницы, где пробиваться в Шамбалу, то Василий запросто сгоношил его на переход в Камышинское. Как в лесу-то без напарника? Ведь когда спишь, надо чтобы кто-то сидел на стреме. А то ненароком подвалит мишка и откусит «шишку».

Несмотря на приличный рост и ширину плеч Антон показался безобидным, да собственно таким он и был, несмотря на то, что имелся в его биографии годичный срок отсидки. За то, что ударил своего дедушку поленом. «Это как нахлынуло, — объяснял Антон, — дедушка стоял и ругал природу… а природа, то есть пракрити, как говорят индусы, защитилась моими руками.» Следствие так и не смогло доказать, что дедушка помер вследствие удара поленом со стороны «природы», так что внучкУ дали лишь статью за мелкое хулиганство.

Сейчас путники пытались поджарить на костерке какую-то рыбешку, добытую с боями в болотистом водоеме, а попутно Василий пытался выяснить на какие собственно шиши живет Антон.

Ведь в самом деле не похож он на охотника-злодея, который убивает вкусных зверей в темных углах дремучего леса. А на получение заработной платы такому вечному страннику и при самой хорошей погоде не стоит рассчитывать.

И выяснилось, что живет Антон при всей своей незлобивости за счет женщин. Василий, который одно лихо имел от бабьего пола, страшно ему позавидовал.

Во-первых, богомольные старушки носки вяжут Антону за христолюбие; во-вторых, одинокие женщины бальзаковского возраста, подпевая «Аум», варят ему варенье из розовых лепестков; в-третьих, некрасивые девушки, притаптывая «Харе Кришна», собирают ему зернышки в дорогу. Всем им он заменяет сыночка, что, конечно, не исключает взаимодействия в половой сфере по картинкам из даосской книжки. Однако Василий понял, что и в этом случае Антон входит в лоно и выходит оттуда почти как новорожденный — по части развития чувств он был на уровне семимесячного эмбриона. Инфантильный бомж хотел все время в чем-нибудь раствориться: в свободе, в равенстве, в сознании Кришны, в природе.

В общем, женщины Антона любили, а он относился к ним по-разному. У последней своей сожительницы он перед уходом расписал все обои каким-то дерьмом и поссал на мультимедийный компьютер — за то, что она цивилизацию противопоставляла природе и неустанно пылесосила да драила свое уютное гнездышко.

Закусив рыбкой, Антон перетянул тряпицей сальные монашьи волосы с пробором посреди и сказал:

— Люблю я природу, и она мне отзывается. Не причинит мне вреда ни комарик, ни гад…

— Гадушка, — поправил его Василий.

— Ни гадушка, ни волчок, ни мишка, ни клещик энцефалитный. Потому что я источаю одне лишь вибрации любви. Я перенастраиваю даже самых зубастых зверьков на волну мира и благорасположения.

— Да уж твоей деревянной головушке энцефалит не помеха. — согласился Василий.

Общая дискуссия вдруг прекратилось, а лицо Антона слегка исказилось.

— Живот болит.

— Брат микробушка пошаливает, — смиренно отозвался Василий, — мало, значит, ты его любишь. Вот он и обижается.

Однако Антон быстро юркнул в ближайшие кусты и после недолгого кряхтения затих.

— Хорошо-то как, — спустя минуту послышался его голос. — Стоило пострадать маленько, зато сейчас словно воспарил. Еще Лао Цзы говорил, что сильный понос — это уже не понос.

Василий на секунду задумался о том, как с утра придется деревья валить хиленьким топорком, чтобы через болотистое озерцо перебраться, а напарник по-преимуществу будет парить, вместо того, чтобы мучить березки. Эта мысль крепко огорчила его, и Василий принял щепоть экстраморфина.

Но вдруг Антон вылетел из кустов как перепел, лихорадочно застегивая штаны и не имея на лице и следа благости.

— Юноша, почему вы не спустили после себя воду? — вежливо, но строго спросил Василий.

— Там чудище прется сквозь чащу! Я видел его тень — в два раза выше человеческого роста. Это не зверь, он не откликается на мои вибрации любви, а на морде у него написано «люблю человечье мясо».

Василий хотел было обсмеять напарника, позабывшего о гармонии с природой, как и в самом деле что-то стало ломиться сквозь ветки, сопя мощно и яростно.

Тут оба странника мигом подхватили свои мешки и котомки и давай удирать во все лопатки, надеясь к тому же не слишком оторваться от берега озера.

И было полчаса страшного ночного кросса, когда все сучья направляли свои острия именно в глаза. По дороге Василий влетел в столь огромную кучу кала, что сразу похолодел при мысли о том чудовище, которое сумело ТАКОЕ навалить. Если бы не экстраморфин, то вообще наверное инфаркт бы случился.