Борис Георгиев: Далила-web

Я вывалил на платформу, как двуногий ящер из «Рэксомании», и поскакал по ветру, а ветерок-то был ого какой, волосы рвал из башки с корнем, честно. Быть мне чистокожим, если вру. Оно и понятно — платформу как раз убирали, сдували с неё дрянь, которую прошлым вечером набросали всякие отщепенцы. Бумажки, пакеты, кожуру от чип-карт, какие-то ампулки-шмампулки и прочую дребедень. «Не сдуло бы меня совсем отсюда», — подумал я, машинально считая двери посадочных порталов. Досчитав до пяти, попробовал остановиться, но получилось не сразу, пришлось повернуться против ветра, расставить ноги, пригнуться и прикрыть лицо ладонью. И всё равно по щекам и шее секло пылью, вдобавок ещё чем-то садануло в грудь, я так и не понял, чем. Ладно, пришлось стоять, раскорячившись. Когда-то же, думаю, они с уборкой покончат? Дуло ещё с полминуты, пока я не понял, что всё, можно дышать нормально, отплевал то, что на зубах скрипело, выпрямился и разжмурился. Не люблю просто, когда в зенки летит пыль, да и кому это понравится? Я, по крайней мере, таких не знаю. Поэтому и стоял с закрытыми глазами, хоть оглядеть платформу стоило, по приколу. Нечасто мне приходилось бывать на станции монорельса, больше скажу, один раз всего я им ездил, когда отец пробил два колеса.

Мы тогда возвращались с озера, где вместе с семейкой дяди Жени Лямкина, отцова двоюродного братца, жарили шашлыки. И без того мне было паршиво — холодно, живот болит от этих самых шашлыков, и настроение такое гадское, какое только может быть после встречи с Лямкиными дочерьми, а тут ещё отец в дерьмо какое-то с гвоздями врюхался сначала правым передним, а потом и правым задним. Сами понимаете, на ободьях далеко не уедешь. Пробей он одно колесо, поставили бы запаску и все дела, и ничего бы не случилось. А так пришлось отцу загорать на дороге, ждать эвакуатор, а меня он отправил к монорельсу, благо станция оказалась неподалёку, да и живём мы в двух шагах от Кольца-5. Можно было с ним остаться, но у меня живот болел и, по правде сказать, до вокзального туалета я добрался с трудом. Ладно, дело прошлое. Но, если бы не обожрался я Лямкиными шашлыками и если бы отец, вместо того чтобы орать за рулём дурацкие песни, смотрел за дорогой, жизнь моя сложилась бы иначе. Потому как, вылезши из вокзального толчка, я решил заглянуть в станционный е-бар — хлебнуть бум-колы. Люблю я её, как ни странно. И вообще, нужно было залить вонючие шашлыки каким-нибудь человеческим пойлом. В баре я встретил Салли Энн.

Никогда мне не забыть той секунды, когда впервые увидал её у стойки. Я впёрся в е-бар, озираясь, как нуб, которого пустили на второй уровень, а она в это время взбиралась на табурет, причём толпа ублюдков — что днём, что ночью их полно в любом е-баре, какой ни возьми, — вся эта свора таращилась на неё так, что кое-кто без малого уже шею свернул. Скажу я вам, было на что посмотреть. Афрокожа тогда только входила в моду, да и не всем она идёт, честно говоря, мне так уж точно лучше ходить нечернёным, но Салли… Если вам приходилось видеть афростатуэтки из углепластика, вы поймёте меня. Добавлю, что ничего, кроме комбика из нанокожи, на Салли не было. Она казалась нагой, только застёжка охватывала талию сверкающей змейкой. Блики барного полусвета лениво ползали по бёдрам и груди. Завитки её коротких, очень светлых волос напоминали лепестки цветка, я только забыл, как он называется. Растрёпанный белый цветок на гибком чёрном стебле. Пробитые колёса, шашлыки и девчонки Лямкины вмиг вылетели у меня из головы. Как я очутился у стойки и что сказал е-бару, не помню. Но я думаю, мозг мне ещё не совсем вынесло, потому как на стойке передо мной появился стакан с бум-колой. Пить я не стал — всё разглядывал завитки её осветлённых волос. Они казались жёсткими, как проволока, и я представил себе, какими они должны быть на ощупь. От таких мыслей в животе у меня похолодело и заныли зубы. Я вспомнил, как Дэн настучал однажды в чате одной дуре, что у неё, мол, аблевастровые волосы. Той понравилось. «Сказать этой, — думал я, — что у неё волосы аблевастровые, или не стоит?» Я решил, что, пожалуй, не стоит. Терпеть не могу умников и красивые слова, особенно если не совсем понимаю, что эти слова означают. Пока я раздумывал, мой стакан загадочным образом опустел. «Волосы волосами, но надо бы поздороваться», — решил я и, думаю, сделал это, потому что она ответила: «Хай, мальчик», — и глянула мне прямо в глаза.

Вот тут-то и состоялся полный вынос мозга. Глаза у неё были серые, прозрачные-прозрачные. Два лесных озерца. Но я это припомнил позже, а тогда мне будто из рейлгана в башку жахнули. Очнулся — нет её рядом. Пустой табурет, пустой бокал с воткнутой наклонно соломиной, на которой зонтик, а на дне бокала — вишня. «Вишню тебе с зонтиком», — бухнуло в голове. Я оглянулся, но незнакомки уже след простыл. В тот раз не получилось даже узнать, как её зовут, и всё же я твёрдо обещал себе найти её, потому что не мог с тех пор забыть чёрную точёную фигурку, жёсткие завитки волос и пару холодных лесных озёр.