Вадим Панов: Хаосовершенство

– Прощай, брат.

«Прощай…»

Саймон вздохнул и посмотрел на Ганзу.

– Что теперь?

– Пойдем дальше, – пожал плечами гений. – Будем придумывать что-нибудь новое.

«Интересно, а какой ответ я планировал услышать на свой идиотский вопрос?»

– Если хочешь остаться, оставайся, – продолжил Ганза. – Гарантирую – будет интересно.

– Как бы это сказать… – Десять Моисеев кашлянул. – Я немножко вне закона.

– Да нас всех следовало бы повесить, – равнодушно ответил Ганза. – Так что не бери в голову.

Развернулся и зашагал к Энергоблоку.

Саймон помялся, бросил последний взгляд на могилу Чайки: «Рано или поздно увидимся, брат», и торопливо догнал гения.

– Зарплата хорошая?

– Никогда не задумывался о деньгах.

– Тогда я согласен. Где расписаться?

– Мы не бюрократы.

– «Мир-1»… – Щеглов покачал головой. – Ты уже придумала имя?

– Еще нет, – тихо ответила Пэт. – Не хочу привязываться к чему-то известному. И не хочу наполнять слово глубоким смыслом. Имя должно быть естественным.

– С этой точки зрения Земля – идеальный вариант, – усмехнулся Мишенька.

– Но оно уже занято.

– Что верно, то верно. – Щеглов помолчал. – Ты уже была там? За воротами?

– Да. Не утерпела.

– И как?

Он читал отчеты, видел фотографии и видеозаписи, беседовал с разведчиками и картографами, однако жаждал услышать мнение Избранной, мнение той, кто поведет их вперед.

– Там красиво. И планета… – Пэт прищурилась, вспоминая пейзажи нового мира. – Планета наполнена дыханием самой Природы. Она совсем невинная.

– Там еще не было людей, – пошутил Щеглов.

– Постараемся не испортить.

– А руны? – Голос Мишеньки едва заметно дрогнул. – Ты проверяла руны?

Останутся ли они теплыми под новым солнцем? Сохранит ли Избранная силу? Не превратится ли в обычного человека?

– Это важно?

– В первую очередь – для тебя.

– В первую очередь для всех нас. – Патриция улыбнулась и ласково провела рукой по щеке Щеглова. – Люди, которые идут за мной, знают, что мы построили ворота не только благодаря науке. Люди, которые идут за мной, – верят.

И поэтому руны не могут не дышать. Ведь питает их не звезда и не планета, не гравитационные силы или жар вулкана. Силу им дает нечто, не описываемое формулами и цифрами. Силу им дает чудо.

А чудо есть Любовь.

Сухие ветки потрескивали в пламени костра, однако света и тепла почти не давали – мало их было. Они только обозначали огонь, не пытаясь разогнать битумный сумрак ночи.

Впрочем, ни тепла, ни света Олово и не требовалось. Вечера в этих широтах выдавались хоть и свежими, но не холодными, а слишком яркий свет мог помешать созерцанию поразительного танца, что каждую ночь устраивали в небе две луны: желтая, которую Олово так и называл – Желтая, и Красная.

Олово не был исследователем, не описывал новый мир – он просто жил в нем, – а потому избегал давать имена землям и лунам, рекам и островам. Зачем? Ведь для того, чтобы наслаждаться величественным хороводом, совсем не обязательно что-то придумывать, достаточно просто поднять взгляд к звездам.

И улыбнуться.

И подумать, что разноцветные красавицы даже не знают о его существовании. И никогда не узнают, потому что жизнь его, хоть и была долгой, не идет ни в какое сравнение с тем сроком, что отпущен звездам, лунам и мирам. А сейчас она, долгая эта жизнь, подходит к концу и совсем незаметно угаснет под двумя разноцветными лунами, не оставив после себя ни следа, ни ненужных имен.

Угаснет, оставив мир в покое.

Нет, не так! Как можно оставить в покое то, что не потревожил? В гармонию чего лишь ненадолго влился, стараясь остаться незаметным и безвредным, беря только то, что нужно, и тратя время исключительно на созерцание.

В покое он оставил прежний мир, родной. Не в прямом, конечно, смысле – в покое. Оставил в хаосе, в огне, с робкой надеждой вновь подняться на ноги, однако оставил, отстал, перестал тревожить, поскольку сделал все, что мог. Все, что должен. И мысль, что он действительно сделал все, что должен был сделать, заставляла Олово улыбаться еще шире. И удовольствие от завораживающего танца ночных проказниц становилось острее.

«Я сделал все, что должен».

И поэтому остался один. Ведь после того, как все сделано, дороги расходятся.

Он потерял тех, кого любил, но грусть не владела душой Олово – у каждого свой путь. И у тех, кто умер. И у тех, кто отправился дальше. Они боролись, и они победили, они сделали, и они разошлись, так зачем грустить? Счастливы те, кто идут. Упокоены те, кто умер. А грусть не имеет смысла.