Вадим Панов - Хаосовершенство

Разные города и Анклавы. Разные люди и разные эмоции. Здесь они убивают, а здесь смеются. Здесь умирают, а здесь целуются. Вот горящий вертолет, а вот горящее сердце: юноша несет подруге букет цветов. Тысяча отражений огромного мира. Тысяча последних шагов к Станции. Сингапур и Марсель, Эль-Париж и Ланданабад… Половина запечатленных зданий уже сгинула, как и многие запечатленные люди, но не все. Главное, что не все. И у тех, кто выжил, есть надежда.

– Вы прекрасный мастер, Кристиан.

– Спасибо.

Последняя страница, последняя фотография контракта.

Кадр № 1000

Энергетическое Копье.

Тринадцатый полигон «Науком», Станция, август.

«Совершенство».

– Вам спасибо, Кристиан, – мягко произнесла Патриция, закрывая альбом. – Есть планы на будущее?

– Так далеко я стараюсь не заглядывать, – грустно пошутил фотограф.

– Отчего?

– Все слишком быстро меняется.

Была мысль отправиться в мир, в Европу или на юг, посмотреть, что творится, отразить последствия аварии, но Жозе отговорил. Куда идти? В ад? Большая часть атомных электростанций бабахнула, большая часть городов в руинах, связь обрывками, власть местами, военные пытаются организовывать зоны безопасности, гражданские вооружаются и закрывают свои районы от чужаков… Хаос.

«Неужели тебе не хватило дерьма?»

Хватило, даже слишком.

Задумавшись, Кристиан пропустил момент, когда Патриция снова начала говорить:

– Колонизация – это очень тяжелый, но и очень интересный труд. Мы будем строить новый мир: города и дороги, заводы и фермы, порты, мосты, храмы… Уверена, ваш талант позволит в полной мере отразить грандиозность происходящего.

Эх, Агата, чуть-чуть ты не дождалась. Чуть-чуть.

– Наверное… – Фотограф встал с дивана и посмотрел на сидящую в кресле девушку. – Я… я, наверное, соглашусь, да… Но позвольте мне все обдумать?

– У вас будет столько времени, сколько вам потребуется, Кристиан, – кивнула Патриция.

Она проводила вышедшего фотографа взглядом, после чего посмотрела на Олово. Тот улыбнулся:

– Ты ста-ала взросла-ая.

– Это плохо?

– Это зна-ачит, что все не зря-а.

– Спасибо. – Пэт помолчала, а затем задала волнующий ее вопрос: – Пойдешь со мной?

Слуга ответил виноватым взглядом.

– Нет?

В голосе Патриции не было удивления, лишь безмерная грусть.

– Я-а хочу побыть один, – глухо ответил Олово. – Совсем один.

Гончий Пес устал. Гончий Пес потерял хозяина, и никто в мире, даже великая дочь великого мастера, даже девушка, которую Гончий Пес любил всей душой, не сможет занять место Кирилла. Не сможет, и все. Гончий Пес просит его отпустить. Гончий Пес заслужил одно желание.

– Мне будет тебя не хватать.

– Мне тебя-а тоже.

Девушка отвернулась. Помолчала, пытаясь проглотить застрявший в горле комок, справилась и вновь посмотрела на Олово.

– Я выбрала «Мир-1», Владыка сказал, что возьмет «Мир-3». Еще пару планет мы будем колонизировать в ближайшие два-три года, остальные останутся свободными лет шесть-восемь.

– Мне хва-атит и одного года-а. Или двух. Я-а не протя-ану дольше.

– Выбирай любой мир, – тихо сказала Пэт. В ее глазах стояли слезы. – Даю слово, что тебя никто не побеспокоит…

– Спасибо тебе за все, – глухо повторил Ганза. А потом оторвал взгляд от свежей могилы и виновато посмотрел на Саймона. – Понимаю, что прозвучало пошло, но что, черт возьми, я еще могу сказать?

Что Чайка был велик? Это все знают. Что он совершил невозможное? Стал одним из трех гениев, прорубивших землянам дорогу к звездам? Об этом не узнает никто. Потому что это правда. И еще правда в том, что Чайка похоронен так, как жил: под чужим именем, на чужой земле, и лишь выбитая на камне птица подскажет знающим, кто именно покоится на кладбище Станции. И еще правда в том, что легенды не умирают.

– Я верил в него. Мы были знакомы всего пару месяцев, много ругались, но я знал, что он сможет… – Ганза покачал головой: – Но не думал, чем ему придется заплатить.

– Ты сделал его счастливым, – тихо произнес Саймон. – Ну, или не ты, а ваша затея… Вы сделали для него больше, чем кто бы то ни было.

– Что ты хочешь сказать?

– Чайка ушел на глубину, в бинарный, мать его, код. – Хост улыбнулся. – Стал системой.

Улыбнулся, потому что помнил не валяющегося на грязном полу друга, не глаза его, полные крови и «синдина», не скрюченные пальцы, не перекушенные губы, а слова… Тихий, едва различимый в предсмертном хрипе шепот: «Я там, Десять Моисеев… Я там… Завидуй, сука…»