Александр Белаш - Роботы-мстители

— У него неприятности. Кажется, будут слушания в парламенте. Задействуйте наше лобби — и утопите проект.

Адвокат согласно кивнул.

— А как быть с Хармоном?

Машталер снова помассировал веки, сдвинув очки вверх:

— Самый лучший способ уничтожить конкурента, если это отдельно взятая особь, — купить его!

«У меня такое чувство, что мы больше не принадлежим самим себе, — откровенно рассказывала Чара дневнику. — Выбор — жить, покорившись, или умереть, сражаясь, — не оставляет третьего пути; или — или. Всякое притворство не вечно; не вечно Фанк мог управлять театром; не вечно мы могли жить, имитируя людей. Игры Косички в любовь с Гребешком, внимание Звона к Лильен — как мать и женщина я это понимаю — ведут лишь к разочарованиям, но отношения Лильен и Фосфора, чувство Гильзы к Фосфору — уже нечто подлинное, наша маленькая победа над искусственностью тел. Может, я бы испытала любовь к Фанку, не будь мы оба так заняты — он театром, я семьей — и не будь он так болезненно привязан к людям. Эти частицы живого тепла, эти случайно и нечаянно сплетающиеся союзы, не предусмотренные нашими „отцами“, — наше самое дорогое, то, от чего мы не отступим, не откажемся».

Под утро поезда заходили чаще, сквот стал вибрировать, и Звон, мыча, вырвался из лабиринта нескончаемого и, казалось, безвыходного сна.

— Больница снилась, мне врачи череп долбили, — доложил он хрипло, горячо и бессвязно добавив спросонок: — Мать, Федерация ведь в пропасть катится! Нас ихэны завоюют, запросто. А где Лильен?

— Пошла с Косичкой за покупками.

— Какими покупками?! Тут есть где покупать? Мать, это ж Поганище! Говорил я — «Не надо сюда ехать». А ты — «Едем, едем; Фосфор знает!» Что он знает? Тут не найдут, да! В скотомогильнике живых не ищут. А машину где возьмем? Фургон-то тю-тю! Здесь велосипед взять напрокат — весь разоришься. А Фосфор где?

— Домой ушел, своих проведать… Звон, не откажись — поешь, а потом сходи-ка за водой.

Звон слепо потыкался по углам, на ходу жуя кусок, нашел бидон и убрел, даже не заметив Гильзу — настолько та тихо и молча сидела над сумкой, что оставил ей Рыбак. Всего лишь ночь они были вдвоем — и вот все, что осталось от парня… Документы… фотографии какие-то ужасные… шарф потрепанный… банка консервов… старая, измятая валентинка с написанным на обороте телефоном. Брелки и камушки — наверное, он их носил на счастье. Початая пачка таблеток от кашля. Сверток. Увесистый. Что в нем?..

Звон вернулся в волнении, весь какой-то вздернутый.

— Ну и порядки тут! Очередь! За водой! Ума рехнуться!.. В рожи друг дружке вцепились — из-за воды! Кто бы рассказал — я не поверил бы!.. О, Гильза, где нашла? — сразу бросился он к Гильзе, вертевшей в руках небольшой пистолет. — Вещь! Из керапласта, с этим можно хоть куда пройти… Гляди, сюда вставляют батарейку. У него вся автоматика на электричестве…

— Знаешь, а сегодня день особенный, — вполголоса пробормотала Гильза, неумело целясь в стену. У нее было странное чувство того, что Рыбак неспроста это оставил. Все, чего он касался, теперь пахло смертью.

— А, да! Вальпургиева ночь!.. Все ребятишки сегодня отвяжутся… а завтра майские шоу.

— Майские — праздник, — сказала Гильза. — А Вальпургия — другое. Ты что-нибудь слышал о ней?

— Не. Откуда? Я в храм хожу, чтоб только девок посмотреть. То есть — раньше ходил, пока Лильен не встретил.

— Вальпургия была святая праведная девушка, — начала Гильза, грея пистолет между ладонями. — Волосы у нее были темные, а глаза светлые. Никто не знал, откуда появилась она в Городе, но на все тусовки она приходила как своя и учила всех жить по любви, потому что Бог открыл ей доступ к мудрости и силе слов. Когда Вальпургия рассказывала — все смолкало, когда пела — замирали дискотеки, а ди-джеи обращались в истинную веру. Но счастья ей Бог не дал — чтобы исполнилось земное назначение Вальпургии, ей суждена была короткая и горестная жизнь. Она влюблялась дважды; первая любовь ей принесла лишь грусть и боль, вторая — смерть. Ведекинд, первым коснувшийся чистого сердца Вальпургии, оказался равнодушным и жестоким — он не ответил на девичье чувство и выбрал другую — роковую девчонку, которая губила все вокруг себя. И Вальпургия страдала так мучительно, что Бог сжалился и дал ей напоследок каплю радости — но только маленькую каплю, за которую пришлось ей расплатиться жизнью… Валебальд звали второго, кто стал Вальпургии дороже всех на свете, — он согрел ее, и приласкал, и вытер ее слезы. О, как была волшебна та единственная ночь, когда Вальпургия и Валебальд взялись за руки!.. Обе луны остановились в небе, чтоб светить им, и звезды слетелись к их изголовью, а Бог задержал время, чтобы рассвет не поспешил их разлучить… Утро влюбленных было чернее ночи — Принц Мрака Ротриа накрыл Валебальда своей тенью, и Валебальд слился с ней и ушел, едва успев проститься. Вальпургия не примирилась, побежала следом и догнала Ротриа у тоннеля подземки в Старом Парке; Принц обернулся: «Что тебе нужно?» — «Отдай моего парня!» — сжав кулаки, подступила Вальпургия. «Что я взял, то не отдам, — ответил Принц. — Сегодня я уведу в тень еще десять парней, любящих и любимых!» «Ты никого сегодня больше не возьмешь!» — воскликнула Вальпургия, схватила Принца за плечо и втолкнула его во тьму тоннеля — но и сама вошла в нее… Тридцатого апреля это было, и все молодые в Городе оплакали бесстрашную Вальпургию, и с тех пор в ночь на первое мая празднуют победу любви над смертью. И, говорят, по воле Божией Вальпургия тридцатого апреля каждый год выходит из Загробья, чтобы кого-нибудь спасти, а Ротриа нашептывает вслед: «Пожалей себя, а не других… Если не станешь жертвовать собой — останешься под солнцем, будешь дышать, любить, радоваться…» Но Вальпургия не слушает его змеиных обещаний и опять повторяет свой подвиг…