Джефф Нун - Пыльца

Вьюны опали с наших тел так же быстро, как до того взметнулись из-под земли.

– Что это было? – спросил Койот.

– Может, что-то вроде предупреждения. Ладно, давай.

Белинда отказалась одеваться, заявив, что хочет отправиться в погоню голой, так что, когда Койот посадил нас обратно в черный кэб, я почувствовала, как мокрое тело дочери скользит по горячей коже сиденья. Койот приказал нам держаться крепче, потому что поедем как получится.

Начался дождь.

Черный дождь.

Земля превратилась в грязь, и черный кэб стал тонуть в ней.

Глаза Белинде Джонс застлали слезы – она не выдержит этого грязевого путешествия. Зрачки расширяются. Черная грязь залепила стекла, мы скользим в глубь земли. Койот правил к черному саду. Я, Сивилла Джонс, держалась в теле Белинды. Маленькая, слабая Тень Сапфира плакала в футляре.

«Я спасу тебя, сынок. Не надо бояться».

Мир растворялся, новый день превратился в линялые цвета.

Койот зарывался глубже – прочь от чужих рук, от времени и одиночества, от бед и тревог, безопасности, правил, картографии, указаний, мерзких клиентов и метакопов; все плохое отделялось и оставалось позади. Черный кэб опускался к слабому зеленому мерцанию в непроглядно черной земле.

– Прямо как побег из изолятора, – сказал нам Койот.

И тут мы…

Тут мы…

Мы скэбировали вниз.

Тут мы…

А потом мы…

Мы спускались… наш путь зарастал корнями.

Мы…

Мы прорывались в другой мир. Нижний мир. Сны. Наконец-то – сны. Проснулись в другом времени, в чужом саду. В подземном саду. Я в Белинде.

Мы…

Сад был черен, как ночь.. Цветы – как смоль, лепестки – как ленивое пламя. Мерцание темного семени. Мы зарывались в землю.

Спим… спим… падаем и летим…

Туда, в картину. Раскидываются лиловые тени. Кэб рычит, как пес, раздвигает мокрую массу корней, прорывается, наконец встает. Толстые корни дуба. Скрученные и сплюснутые. Парализованные кляксы семян.

Черный сад.

Точно в то же время, 4:16 утра восьмого мая, мальчик по имени Брайан Ласточка понимает, что змеи-констрикторы и стебли отпустили его. Он обнаруживает, что его перенесло обратно домой, в кровать.

Его родителей, Джона и Мэвис, будят крики сына.

Всё – и растения, и земля, и пес, и время – всё сливается в движении и рывком останавливается. Я чувствую, как угольно-черные корни сверлят мягкую почву. Я смотрю глазами Белинды в окно кэба на объятый тьмой лес. Время снова ночь. Время ускоряется, движется, размываясь. Куда пропал прошлый день? Луна гнетуще проглядывала сквозь ветви. Кое-где кружили светлячки, тонкими линиями света рисуя карту вокруг фиолетовых цветов. Койот вышел из кэба, смяв открытой дверью упершиеся в нее ветки. Чтобы пробраться к пассажирской двери, он пригнул куст диких гиацинтов. Мы вывалились наружу, как из такси после долгой ночи в компании с ячменным вином. Вдвоем, одна внутри другой, шатаемся, как пьяные. Я пыталась овладеть телом. Белинды, но она была слишком возбуждена, слишком слаба после поездки. Она вдыхала аромат черных лепестков, ломала их, заталкивала в рот сгустки черноты, пробуя на вкус живительную сладость. Обнаженное тело-карта каталось по земле, сминая клумбы фиалок. Белинда испытывала виртуальный кэб-лаг – шок от перехода в другой мир. Понадобилась вся моя Тень, чтобы отвоевать хоть маленький кусочек ее плоти. Когда я заставляла ее подняться, то я словно поднимала тяжелый, тяжелый груз. Койот помог мне, обняв нашу талию крепкой веткой. Мы вытащили футляр с Сапфиром. Я позволила Белинде привалиться к боку такси, повернув ее голову так, чтобы видеть, где мы находимся.

Мы были не в той части сада, которую я увидела, когда меня вел Томми Голубь, но и здесь, во всем господствовало то же гнетущее чувство. Воздух очень густой и зернистый, я чувствовала, как он бьется о кожу Белинды. Тяжелые шары черной пыльцы медленно двигались, поймав слабый ветерок. Ночной

сад был так темен, а пыльцы так много, что я с трудом различала что-то даже вблизи. Кэб приткнулся у ствола большого величественного дуба. Под ним землю покрывал плотный ковер фиалок, который кончался возле густой вязовой рощи. В сумраке что-то слабо мерцало, и когда глаза Белинды приспособились к темноте, я смогла различить среди деревьев две декоративные колонны.

Колонны обвивал плющ, и каждую венчала статуя ангела: фигура мальчика – на левой и собаки – на правой. Бледные духи тишины. В промежутке между их спящими крыльями листва была чуть менее густой, небольшой просвет в безрадостном окружении, за которым, казалось, был какой-то путь. Или, если точнее, остатки давно заросшей садовой дорожки.