Дебра Дриза - Мила 2.0

Из-за меня она…

— Не нужно было вообще забирать меня оттуда. Тогда ничего этого не случилось бы.

Ее светло-голубые глаза загорелись лихорадочным огнем:

— Ты думаешь, я жалею, что сделала это? Правда? Не жалею. Ни капли. Сначала я сомневалась, что справлюсь… но я ошибалась.

От этих слов я ощутила одновременно тепло и пронизывающий холод. Потому что эта несущая бред женщина была не похожа на мою маму. На мою спокойную, рациональную маму. А это могло означать только одно…

Ком в горле начал стремительно увеличиваться, и я отвернулась, уставившись в темную глубь реки Потомак. Злясь на саму себя за неспособность сдерживаться. Какая это была глупая идея — создать андроида, который умеет плакать. Яростным движением руки я стерла со щек бегущие по ним капли.

Услышав долгий, судорожный вздох, я развернулась к маме и увидела, как ее побледневшие веки медленно опустились.

— Нет! Не закрывай глаза!

Ее пальцы, прежде такие сильные и теплые, холодили мне руку.

Критическая кровопотеря: Возможно.

Остановка сердца: Возможно.

Отказ органов: Возможно.

На этот раз голос меня совершенно не успокоил. Да поняла я, поняла. С медицинской точки зрения, все объяснялось так: произошла потеря крови, и сердечная мышца из-за нехватки кислорода будет сокращаться теперь все слабее, пока не остановится полностью. Но в голову пришло другое, ненаучное объяснение: мамина душа покидала тело, отходила в лучший мир.

И хотя разум настаивал на первом варианте, мне отчаянно хотелось верить во второй.

— Мила, — тихо позвала мама. На ее бледном как мел лице появилась слабая улыбка. — Я знаю, тебя волнует, что ты воспринимаешь мир не так, как обычные люди. Но… — она прервалась, тяжело дыша, а потом стиснула зубы. — Нет двух людей, которые видят мир абсолютно одинаково, понимают всё одинаково, не важно, рождены они были или созданы. Мы можем… можем… — Ее голос сошел на нет, ресницы дрогнули и снова опустились. Мама с усилием вдохнула, из-за чего красная струйка, текшая из ее раны, превратилась в реку. На одном дыхании мама договорила:

— Мы можем только пытаться понять друг друга.

С закрытыми глазами она дрожащей рукой потянулась к шее и обхватила овальный камешек. Якобы подарок от папы на мое рождение. Мама дернула, но сил у нее осталось так мало, что цепочка не поддалась.

— Сейчас помогу. — Я взяла ее руку в свою и потянула. Цепочка порвалась так легко, словно была бумажной.

Мама вложила кулон мне в руку. Ее голос опустился до хриплого шепота.

— Найди Ри… Ричарда Грейди. Он знает…

Последнее слово мама выдохнула еле слышно, после чего ее голова свесилась на бок. Ее рука обмякла, и в этот момент я почувствовала, будто внутри меня что-то умерло вместе с ней.

В небе пронзительно кричали птицы, возвещая о скором приближении рассвета. Шумел Потомак. Из какой-то пекарни доносился аромат пончиков. А здесь, на грязном асфальте, сердце моей мамы, такое человеческое, перестало биться.

— Мы же команда, забыла? — Но мой сдавленный шепот коснулся ушей, которые уже не могли его услышать.

В моей груди разорвалась дыра, и из нее полилась едкая смесь тьмы, и боли, и чувства потери, которая наполнила меня до краев — казалось, кожа вот-вот лопнет от этого ужасного давления. В горле снова встал ком, и было больно, так больно, что я подумала, что никогда больше не смогу ни глотать, ни говорить, ни смеяться, ни петь, никогда больше не произнесу ни единого звука. Да и зачем? Мы всегда были вместе, мама и я, а теперь вдруг это стало не так.

Я оказалась одна в почти совсем не знакомом мне мире, который был голым и пустым.

Без нее все было голым и пустым.

Я не пыталась прощупать несуществующий пульс, не стала лихорадочно делать искусственное дыхание и массаж сердца, не забросила ее в машину и не помчалась в больницу.

Ничто из этого не помогло бы ее вернуть.

Вместо этого я пригладила ее красивые шелковистые волосы, убрав пряди со лба. Потом я свернулась калачиком рядом с ней. Обняла ее за талию, прижалась щекой к ее щеке. Ее кожа по-прежнему пахла розмарином.

Я закрыла глаза. Попыталась представить, что на самом деле мы сейчас лежим на диване дома в Клируотере. Смотрим какую-то дурацкую передачу по телевизору. Она спрашивает у меня, как дела в школе, а я отвечаю, что хорошо.

Если б только я могла силой желания перенестись в эту реальность, сделать ее правдой.

Но я не могла больше притворяться. Все было неправильно, совсем неправильно. Мамина кожа была еще теплой, но не двигалась от мерного ритма дыхания, не постукивал под кожей пульс. Ничто внутри не шевелилось.