Журнал «Пионер» - Пионер, 1949 № 09

Теперь же Пётр Васильевич услышал силь-. ный шум движения и увидел между стволов частое мелькание легковых и грузовых машин.

Легковые машины останавливались у подъезда громадного нового здания.

Грузовики с натужным воем от перегретых моторов въезжали в ворота.

По ту сторону парапета виднелись каски и тесаки часовых. Из этого можно было заключить, что Маразлиевская оцеплена.

И Пётр Васильевич тотчас понял смысл того, что происходит.

В большое здание, повидимому, въезжали румынская и немецкая разведки. Во всяком случае, кроме румынской военной формы, Пётр Васильевич заметил несколько чёрных эсэсовских шинелей и фуражек.

В городе появилось гестапо.

Теперь стало ясно, почему начались облавы и почему такая тягостная, подавляющая тень упала на улицы, ставшие тихими, как тюремные коридоры.

Судя по тому движению и гулу возле дома Госбезопасности, которые Пётр Васильевич не столько слышал и видел, сколько угадывал -своим необыкновенно обострившимся внутренним чутьём, там в это время происходил съезд главного начальства.

Следовало поскорее уходить как можно дальше от опасной улицы.

Он ускорил шаги и вдруг среди деревьев, далеко перед собой, увидел арки старинной турецкой крепости, те самые арки Александровского парка, которые так часто вставали перед ним чарующим видением детства.

Но те арки были покрыты плащом винограда, живописно окутывавшим стройные, воздушные пролёты на фоне моря, синего, как горящий спирт.

Теперь же они показались Петру Васильевичу суровыми, оголёнными, нищенски серыми.

И бурое, истерзанное море дымилось в их маленьких пролётах, как взорванный город, сплошь усеянное угловатыми обломками шторма.

На том месте, где раньше на солнце горел изумрудный газон и тяжело и жарко цвели почти чёрные штамбовые розы, теперь серые солдаты в глубоких, котлообразных касках торопливо рыли траншею и несколько тупорылых гусеничных тягачей и коричнево-жёлтых дальнобойных пушек на литых резиновых шинах, как жирафы, стояли среди поломанных туй, ожидая, когда позиция будет готова и их опустят в ямы.

Вокруг ходили часовые.

Пётр Васильевич постоял за деревом и потом осторожно пошёл назад.

Но едва он сделал несколько шагов, как заметил патруль, мелькавший между деревьями навстречу ему.

До крови прикусив губы и задышав носом, Пётр Васильевич свернул в сторону и побежал на носках. Хотя он бежал почти беззвучно, ему казалось, что он производит ужасный треск.

Он остановился и замер за деревом, отчётливо слыша, как у него бьётся сердце. Он понял, что парк окружён. Парк «прочёсывают». Совсем недалеко от себя он увидел старый блиндаж, заваленный жёлтыми листьями. Это было заброшенное бомбоубежище, вероятно устроенное ещё в самом начале войны для посетителей парка. Кое-где оно уже обвалилось и заросло бурьяном. Но земляные ступени ещё держались, и Пётр Васильевич, быстро оглянувшись по сторонам и нагнувшись, чтобы не стукнуться головой о перекрытие, сбежал вниз по этим ступеням. В тот же миг чья-то рука взяла его за горло, втащила в яму, швырнула и прижала к стене.

При слабом свете, проникающем в блиндаж сквозь дырявое перекрытие, Пётр Васильевич увидел прямо перед собой чёрную эсэсовскую фуражку с белым черепом, серое лицо с беспощадно сжатым ртом и руку в замшевой перчатке, которая держала финский нож, приставленный к его подбородку.

- Руиг, - тихо сказал эсэсовец, ещё более приблизив своё лицо к лицу Петра Васильевича.

Он в упор всматривался в него своими синими холодными глазами, полуприкрытыми тенью большого козырька.

«Ну, вот и всё», - подумал Пётр Васильевич.

Кровь жарко бросилась ему в голову, оглушила к тотчас отлила с такой силой, что Пётр Васильевич почувствовал, как мозг его леденеет и как бы мучительно высыхает.

«Ну, вот и всё».

Он понял, что пропал. И всё же он почти бессознательно сделал отчаянную, бессмысленную попытку спастись.

- Ваше благородие, - забормотал он, - виноват, заблудился. Не туда зашёл. Извините великодушно…

Он замолчал.

Синие глаза продолжали в упор смотреть на него со страшным напряжением, как бы силясь что-то вспомнить. Толстая кожа над переносицей сморщилась и надулась.

И вдруг не улыбка, нет, а отдалённое подобие улыбки, тень улыбки тронула сжатый рог немца.

- Как ваша фамилия? - сказал он на очень чистом русском языке, продолжая держать Петра Васильевича за горло могучей рукой, которая в любую минуту могла изо всех сил сжаться.