Журнал «Пионер» - Пионер, 1949 № 09

Директор московской школы № 96

А. Дёмина

Ольга Карышева

Рис. А. Алейникова

За рекой Саларом ветер

Ворошит в садах листву,

По-хозяйски на рассвете

К солнцу повернул айву.

Солнце светит над Саларом,

Пар поднялся от реки,

Оживляются базары,

И проснулись кишлаки.

Воздух чистый и нежаркий,

Как бывает поутру,

Во дворе клюют цесарки

Золотую джугару;

Шмель позавтракал богато

В красной трещине граната.

Поднимают пыль бараны,

Первая арба прошла…

Салиха вскочила рано,

Все косички заплела,

Говорит Кариму, деду:

«Не вернусь домой к обеду,

Ухожу сегодня в поле,

Буду хлопок собирать,

Сборный пункт назначен в школе,

Невозможно опоздать!

Мы хотим работать тоже,

Мы колхозникам поможем».

Дед Карим кивает ей:

«В добрый час, беги скорей!»

За базаром, за Саларом

Расстилаются поля,

И без края в этом крае

Хлопкородная земля.

Солнце утром только встанет -

На поля идёт народ,

В золотом Узбекистане

Каждый школьник - хлопковод.

На полях зима как будто

Побывала в это утро,

Только-только рассвело -

Стало всё кругом бело:

Это пышный белый хлопок

Вылез к солнцу из коробок.

На поля свои народ

Дружно семьями идёт,

Вдоль кустов идут цепочкой

Брат за братом, мать за дочкой,

И ребята с ними рядом

Помогают всем отрядом,

Нежный пух, прогретый солнцем,

Вырывают с волоконцем.

Ни одной пушинки хлопка

Не останется в коробках.

Салиха двумя руками

Быстро, ловкими щипками

Вырывает лёгкий пух,

От снежков мешок распух,

И качаются кусты,

Все коробочки пусты.

Звонко сборщики поют,

Облака в руках несут.

Хлопка много, хлопок всюду,

Хлопок вьючат на верблюда,

В путь-дорогу отошлют.

Шею вытянул верблюд,

Он вразвалочку ступает,

Он бубенчик свой качает.

На полях со всех сторон

Слышен мерный перезвон,

В звон врываются гудки,

Тарахтят грузовики,

И слились в поток единый

Караваны и машины.

В кишлаках огни горят;

Дед Карим выходит в сад,

Время есть, ещё не поздно

Похозяйничать ему,

На земле, под небом звёздным,

Разостлал Карим кошму

И на этот стол без ножек,

Не спеша, поставил плов,

А потом принёс лепёшек.

Ужин во-время готов.

Булькает вода в арыке,

Где-то шлёпнулся орех…

За калиткой слышны крики,

Детский говор, детский смех…

Смотрит дед на Салиху,

На косички, все в пуху,

Говорит ей: «Ужин подан!

Честь и слава хлопководам!»

Валентин Катаев

Рис. Ф. Лемкуля

О, как знакомы были Петру Васильевичу эти громадные чёрные деревья акации, но не белой акации, а какой-то другой, из той же породы цизальпиниевых, с шипами острыми и длинными, как у терновника, и с чёрными лентами стручков.

Он перелез через расшатанный парапет парка.

В парке не было ни души.

Неслышно ступая по сугробам очень мелкой, сырой листвы, Пётр Васильевич переходил от ствола к стволу и возле каждого ствола останавливался, прислушиваясь. Он задерживал дыхание, боясь нарушить тишину, стеной стоявшую вокруг него.

Ни звука.

Только слева, оттуда, где парк соприкасался с Маразлиевской улицей, из-за ступенчатого парапета долетали звуки города, приглушенные осенней тишиной.

Он прислушался.

Его обострившийся слух уловил в обыкновенных звуках улицы какой-то необыкновенный оттенок.

Несомненно, на Маразлиевской происходило нечто необычное.

Между чёрными стволами виднелись великолепные дома, красивые мачты электрических фонарей, чугунные ограды особняков, полуприкрытые багровыми плетями умирающего дикого винограда.

Хотя Маразлиевская считалась одной из самых красивых и больших улиц города, но в силу своего особого приморского положения она не отличалась большим оживлением.