Алёна Тихонова - Крылья Улефа

– Ты глуп, мальчик, – сказал один из Хранителей-бывших мужчин.

Раздался звук, напоминающий щелчок пальцев, разбивая едва зарождавшуюся мелодию оберегающего заклинания. Калейдоскоп Ли разлетелся стеклянными осколками, стремительно теряющими цвета. Секунду спустя и он сам полетел в черноту – словно бы у него прямо под ногами разверзнулся ледяной зловещий колодец, уничтожающий свет, тепло, счастье – всё, из чего состоит мир, что делает его живым. Холодное, безразличное, высокомерное сияние Крыльев стремительно удалялось, пока не померкло совсем. Ли успел горько пожалеть, что его таланта не хватило на изучение Зеркала – обращение любых чар против того, кто их применил. А вот у Теры это оказалось врождённой особенностью… Тера, маленькая Тера, как же она теперь будет одна? Её старший брат пропал, а вскоре его ещё и заочно объявят преступником! Представив себе непонимание и ужас в её голубых глазах, Ли заплакал, но солёные капли его слёз ничего не значили в бездонной пустоте.

Тишина стирает из памяти имена и лица, голоса и запахи. Он должен поверить, что всегда был тут, и только тут. В самом деле, зачем тешить себя пустыми фантазиями, если и здесь вполне идиллическая тишина, не нарушенная ни его же собственным дыханием, ни пульсом.

Тонуть там, где нет ни воды, ни какой-либо другой жидкости. Даже влага, исторгнутая отчаянием и болью из его глаз, высохла.

Последней разлетелась в мелкое крошево сверкающая белоснежная жемчужина, таившаяся у Ли в груди и согревающая его изнутри. Его храброе, но оказавшееся таким беззащитным и слабым на поверку сердце.

Крупицы бывшего сердца плавно уносились вверх, подобно пушинкам одуванчика, и с уходом каждой из них из поля зрения Ли погружался всё глубже в апатию. Когда исчезла та, что замыкала их вереницу – он потерял сознание. Признаться честно, он был благодарен своему телу за это – не увидеть, что с ним будет происходить дальше, казалось проявлением высшего милосердия.

***

Тана не находила себе места от беспокойства. Что-то было не в порядке, хотя огромные серебристые бутоны тысячелепестных роз цвели, как и прежде, на её балконе, а обманчиво бескрайнее – а, впрочем, кто знает, есть ли где-нибудь там, в далёком далёке, ещё какой-нибудь берег? – зелёное море всё так же размеренно катило свои волны, и те разбивались о подножие утёса, на котором стоял её особняк, как и год, и тысячу лет тому назад. Всё обстояло как обычно, убаюкивая её нервное напряжение кажущимися спокойствием и безмятежностью. Тана не знала, за что ей взяться, куда себя применить, и просто расхаживала по просторным светлым коридорам, между колонн из голубого мрамора, под расписанным летящими птицами сводом потолка, по тонко выполненной мозаике в виде узоров, какие бывают на крыльях бабочек. Дышалось легко, лёгкий ветерок доносил из сада нежный, в меру сладкий аромат. Холодно. Почему так холодно, погода же замечательная? Сама себя не понимая, Тана медленно опустилась на колени, закрыла лицо руками и расплакалась. Без причины и повода, как последняя дура, лишь сердце глухо бухало в груди, противным шумом отдаваясь в ушах, а в висках – сверлящей тупой болью. Тана ощущала потерю, и, хотя назвать её не смогла бы, точно знала – пропало что-то, без чего она не сможет обойтись. И её это совершенно не устраивало, Тана не привыкла и не любила терять, так что за своё она собиралась бороться до последнего… Понять бы только – как и с кем! Но она разберётся, и отражения ей помогут. Они, конечно, капризные и вредные, как все духи запределья, но границы видеть умеют и отлично соображают, когда от шуточек и розыгрышей лучше воздержаться. Пусть кого другого, а не Мастера Зеркал, пугают гротескными ситуэтами и никому не принадлежащими тенями в той области, которую зрение едва улавливает. Любят дурачить людей, негодники! Те и приметы сочиняют, и друг на друга пеняют, мол, розыгрыш, да ещё и жестокий, ведь пугать других понапрасну запрещено. Разве что в качестве наказания – но в такой форме их уже несколько столетий не применяют. А вот Тана умеет следить за их блужданиями по ту сторону, и крошку Теру учит – её не проведёшь на такой глупой мякине.

Закусив губу, Тана решительно поднялась на ноги и направилась в Чертог Гаданий. Она не просто не станет игнорировать наглое нападение, но и не отложит расследование ни на минуту.

Глава 2

В кромешной темноте и пустоте, не знающих ни звёзд, ни луны, в чернильном вакууме, похожем на крылья мёртвого ворона, даже случайно залетевшая туда мысль замерзала насмерть за считанные секунды. Казалось, ничто не способно зародиться в ней, она поглощает даже звёздный свет, то есть – свет сердец умерших Хранителей, подобно сверхмассивной чёрной дыре, и ни одна искорка испокон веков ещё не выбиралась оттуда наружу. Тонуть, падать вниз там, где нет никакого направления и никакой гравитации, растворяться во мраке более плотном, чем грех на совести убийцы или покрывало на священном алтаре, чем покров земли над гробом, чем чернота безлунного ночного неба. Какая ещё судьба может ожидать несчастного, угодившего сюда? Не имеет значения, сколькие бросятся искать его повсюду и не найдут, как много душ погаснет от горя и тоски. Он не вернётся, так не бывает. О, как же много их уже кануло на дно, заблудилось в хитрых и обманчивых тенях, отреклось от себя! Что есть любой человек, если утратил и память, и рассудок, и желания, и надежды? Меньше, чем призрак, чем блик на стекле, чем угодившая на свечу бабочка. Горсточка праха, чью принадлежность уже не установить. Имя – штука непростая, кому попало не выдаётся. Это аванс от жизни, обещание того, что вырастешь достойным человеком. Это пожелание, выражение веры в тебя, чаще всего ищут покрасивее, что-то звучное и броское. Чтобы удача и хорошая судьба не промахнулись, выбирая, непременно заметили и ближе подошли. Если ты разочаруешь бытие – имя потеряешь. Станешь как травинка на просторном лугу летом, как одна из сотен птиц в огромной стае, как листок дерева в диком лесу – неразличимый, слитый со всеми остальными, и называться как-то отдельно тебе не нужно. Не заслужил. Разбросано, упущено, разошлись нити. Как же кто-то вспомнит тебя, если сам себя не помнишь?