Питер Маклин - Костяной капеллан

– Так держать, – прошептал мне на ухо сэр Эланд, лжерыцарь. – Поставил их на место, по крайней мере, до поры до времени.

И ушлый же ты хмырь, сэр Эланд! Я и знать не знал, что он здесь, пока не ощутил его горячее дыхание себе в затылок. Обернулся, предусмотрительно состроил ласковую мину. Сэр Эланд был в своё время правой рукой командира, этот человек, называющий себя рыцарем. Насколько я знал, никаким рыцарем там и не пахло. Был он просто грабителем, что выкрал себе боевого коня и худо-бедно сидящую на нем броню, чтобы хоть как-то прикрыть свою ложь. Не больше в нём было благородства, чем у меня в содержимом ночного горшка. Так или иначе, но он опасен, и глаз с него спускать не следует.

– Сэр Эланд, – я принуждённо улыбнулся самозванцу. – Весьма польщён вашей похвалой.

И, не дав ему ничего ответить, отвернулся. Я чуял у себя на спине его взгляд, который просверливал мне и чёрную сутану с клобуком, и кольчугу, и жилетку из вываренной кожи, и льняную рубаху – вплоть до самого сердца. Да уж, сэр Эланд при первой возможности вонзит мне в спину острый нож, уж это я знал наверняка. Моя же задача – не давать ему такой возможности. Такие вот ребята у меня под началом, что поделаешь. По крайней мере, Анна его ненавидит не меньше моего, и то ладно. Я знал, что она меня прикроет – она меня всегда прикрывала.

Я перешел в другой конец трактира, к столу, за которым сидел Билли Байстрюк. Тело Дюка по-прежнему валялось на дощатом полу, под ним растеклась лужа крови, но убирать его никто не торопился. Я уселся за исцарапанный стол напротив Билли, подозвал его кивком. Парнишка поднял глаза, огонь осветил мягкие черты его лица, которого ещё не касалась бритва. Юные влажные губы медленно изогнулись в улыбке.

– Говори, во имя Госпожи нашей, – сказал он.

– Я убил Дюка, – исповедался я ему, не повышая голоса.

– Настал его час переплыть реку, – проговорил Билли. – Ведомо Госпоже, Дюку суждено было быть убитым, и она тебя прощает. Во имя Госпожи нашей.

На этом исповедь и завершилась. Никто не станет скорбеть по Дюку, уж это я знал наверняка.

Билли было всего двенадцать, но он носил уже кольчугу и обращался с мечом, как мужчина. Может, я и священнослужитель, но сейчас, как ни странно, моим исповедником был Билли. И я преклонил главу перед отроком.

– Во имя Госпожи нашей, – повторил я.

И простёр Билли Байстрюк длань свою, и откинул клобук у меня с лица, дабы приложить её мне ко лбу для благословения. Смешно, конечно, выглядела моя исповедь этому мальчику-мужчине. Не он, а я здесь капеллан, но Билли – случай особый. Он отмечен Госпожой, про это все знают. Как сейчас помню, прибился к нам Билли беспризорным беженцем из Мессийской мясорубки. Полк наш тогда как раз набирал рекрутов, возмещая потери, а поэтому даже такого, как он, мальца взяли без разговоров. И сразу же положил на него глаз сэр Эланд. Он, сэр Эланд, любил молоденьких мальчиков. Как-то ночью попытался он пробраться к Билли в койку, чтобы его оприходовать. По сей день не знаю точно, что случилось в ту ночь, ну а сэр Эланд, ясное дело, в разговорах об этом не распространялся. Всё, что я помню, – костёр на обочине дороги. Я в тот час был на дежурстве, а остальной отряд лежал вповалку, завернувшись в одеяла и прижавшись, насколько можно было, к огню. Припоминаю, что вдруг разорвал ночную темень чей-то пронзительный крик. Кричал не Билли, кричал сэр Эланд. Уж не знаю, что именно хотел он с Билли учинить, да и потом, это уж его личное дело, вот только тот не оценил его внимания. Билли… что-то сделал, на том всё и кончилось. Сработали законы неписанной иерархии, и никто с тех пор о том случае не заговаривал. Отряд оправился от потрясения и двинулся дальше, а Билли с той поры стал одним из нас. Отмеченным богиней.

– Благодарствую, Билли, – произнёс я.

Тот безразлично пожал плечами. Вот так, без особых затей, и совершилось искупление греха. Бесстрастные карие глаза отрока ничего не выражали, и о чём он думал, одной Госпоже известно.

Я встал и окинул взглядом остальной отряд. Люди пили, веселились, сквернословили, метали кости, набивали брюхо всем, что только Котелок обнаружил на кухне. Девчонка по-тихому слиняла, и думаю, это с её стороны было мудро. В углу шумно блевал Сэм Простак. Всё шло своим чередом.

До тех пор, пока дверь пинком не вышибли шестеро вооружённых амбалов.

– Ебать! – воскликнул Брак.

Надо отдать ему должное, это словечко было у него любимым.

Я сидел неподвижно, уставившись на незваных гостей, однополчане же мои обнажили оружие. Я знал, кто их сюда привёл, но вот уж не думал, что доведётся ещё раз с ним увидеться. Руки я держал перед собой на столе, вдали от рукоятей Плакальщиц.