Роберт Джордан - Запретный город Готхэн

— Как видишь, Константинус, я был достоин твоей службы. А теперь, вспомни свое обещание и верни нам корабль и свободу.

— Ты никогда не был моим заключенными и можешь уплывать, а награду я тебе обязательно выдам, — сказал раджа. — Тем не менее, я предлагаю тебе службу и хорошую оплату.

— Нет! — перебил раджу Конан. — Я предпочел бы спешить, как стрела, сквозь равнины. Почувствовать в волосах морской ветер. Женщины и вино есть везде. А это все, чего я хочу.

— Нет, это не все. Ты не такой, как твои товарищи — вздохнул правитель. — Ты стремишься к власти, и она у тебя будет. Ты будешь мощным властителем.

Королевство — вот твоя цель.

— Может быть, но и ты не тот, за кого себя выдаешь. Если бы ты захотел, все твои враги служили бы тебе…

— Хватит! Собери своих людей, и уплывайте.

— До свидания, мой друг, хотя я не знаю, какое у тебя на самом деле имя.

— Прощай, Конан и не поминай меня лихом. Сильный ветер будет дуть в ваши паруса.

За то, что варвар помог пиратам выбраться из Зандрагора, они отказались от своих намерений выдать Конана гиперборейцам. Корсары помогли ему добраться до Пешхаури, где киммериец и оставался в течение некоторого времени у своих друзей. Когда северянин покинул Пешхаури, он направился на запад. По пути, в одном из трактиров в Гори, Конан подслушал разговор двух таинственных, замаскированных фигур, из которого он узнал, что гирканцы решили рискнуть и с усиленным войском снова ударить по Турану. Но во дворце в Аграпуре его словам не было веры, потому что там посчитали, что гирканцы в равной степени истощены войной, и они не решаться ударить снова в такой короткий промежуток времени. Конан пообещал представить им доказательства того факта, что кочевники готовятся к новой войне, которая будет кровавой и продолжительной, и что армия Гиркании не остановиться в этот раз на разграблении Гори.

Конана разбудил тихий звон металла о камень. В слабом свете звезд он увидел склонившуюся над ним размытую фигуру с чем-то блестящим в поднятой руке. Словно отпущенная пружина варвар рванулся в бой. Левой рукой он остановил падающую, вооруженную руку с кривым ножом, одновременно прыгая и быстро сжимая и свою правую руку на волосатой шее врага. Нападающий захрипел. Конан, отразив страшный удар, зацепил ногой за колено соперника, дернул и опрокинул его. Ни единый звук не нарушал тишины, за исключением глухого стука столкнувшихся тел. Конан, как обычно, сражался в свирепом молчании. Ни одного звука не вырвалось также из плотно стиснутых губ лежавшего под ним человека. Правая рука врага корчилась в тисках Конана, в то время как левая рука безуспешно боролась с ладонью киммерийца, стальные пальцы которого все глубже вжимались в раздавливаемое горло. Для ослабевших и дергающихся пальцев, рука варвара казалась стальными клещами. Конан неумолимо брал верх, вкладывая всю силу своих мощных мускулистых рук в удушающее давление пальцев. Он знал, что на кону либо его жизнь, или жизнь этого человека, который подполз в темноте, чтобы ударить его, киммерийца, ножом. В этом закоулке гирканских гор, не отмеченных ни на одной карте, каждый бой был сражением до смерти. Дергающиеся пальцы расслабились. По большому распростертому под киммерийцем телу, пробежали конвульсивные судорожные движения, а затем поверженный противник неподвижно замер и обмяк.

Конан затащил труп в глубокую тень, между большими камнями, посреди которых он спал. Он пощупал за пазухой, чтобы убедиться, что драгоценный сверток, ради которого воин рисковал жизнью, по-прежнему безопасно покоится 13 там. Да, там он и был — тонкая пачка бумаги, завернутая в промасленный шелк — которая для тысяч людей означала жизнь или смерть. Северянин прислушался, но, ни один звук не нарушал тишины. В свете звезд возносились вокруг него мрачные, черные склоны, изрезанные уступами и усыпанные валунами. Вокруг была глубокая темнота, обычно предшествующая приходу рассвета. Но варвар знал, что где-то вокруг есть люди, скрытые среди скал. Его уши, чувствительные и натренированные за много лет, проведенных в пустыне, ухватывали мягкие звуки, нежный шелест ткани, трущейся о камень и слабое шуршание обутых в сандалии ног. Он не мог видеть их, но знал, что для них и сам также был не видим посреди скопления валунов, которые киммериец выбрал для своего ночлега.

Своей левой рукой воин поискал вслепую лук и схватил кинжал в правую ладонь. Этот короткий, смертельный бой вызвал не больше шума, чем тот, который мог бы быть совершен при убийстве спящего человека ножом. Не было сомнений в том, что скрывающиеся где-то охотники, ожидали знака от воина, посланного убить свою жертву.