Патрик Ротфусс - Хроника Убийцы Короля. День первый. Имя ветра

– Ну ладно. – Баст встал и направился к двери, ступая все с той же странной небрежной грацией.

– Позови, если что понадобится.

Он затворил за собой дверь.

Коут ел медленно. Последние капли подливки он подобрал куском хлеба. За едой он смотрел в окно – точнее пытался: при свете лампы окно превратилось в зеркало на фоне непроглядной черноты за ним.

Взгляд Коута беспокойно блуждал по комнате. Камин был сложен из того же черного камня, что и очаг внизу. Стоял он не у стены, а посреди комнаты – маленький инженерный подвиг, которым Коут изрядно гордился. Кровать была узкая – скорее койка, чем кровать, – и, если ее пощупать, становилось ясно, что тюфяка на ней почитай что и нет.

Опытный наблюдатель мог бы обратить внимание, что есть нечто, на что Коут старался не смотреть. Так избегают взгляда бывшей любовницы на званом ужине или старого врага, что поздним вечером сел напротив в многолюдной пивной.

Коут пытался успокоиться, но ему это не удавалось. Он ерзал, вздыхал, перебирал ногами и наконец, сам того не желая, уставился на сундук в ногах кровати.

Сундук был сделан из роа – редкого, тяжелого дерева, черного как уголь и гладкого, как отполированное стекло. Это дерево весьма ценят парфюмеры и алхимики и за кусочек с палец величиной платят золотом. Иметь целый сундук из такого дерева было неслыханной роскошью.

На сундуке имелось три запора: железный замок, медный замок, и еще один замок – невидимый. Сейчас дерево наполняло комнату почти неощутимым ароматом лимона и закаленного железа.

Посмотрев на сундук, Коут не отвел поспешно взгляд. Его глаза не скользнули в сторону, как будто он хотел сделать вид, что никакого сундука нет. Но стоило ему устремить глаза на сундук, как лицо трактирщика вновь избороздили морщины, почти изгладившиеся от простых радостей сегодняшнего дня. Утешение, которое принесли ему бутылки и книги, мигом развеялось, оставив в глазах лишь пустоту и боль. Какой-то миг на лице у него боролись яростное стремление и сожаление.

А потом все миновало, осталось лишь усталое лицо трактирщика, человека, называвшего себя Коутом. Он снова вздохнул, сам того не заметив, и поднялся на ноги.

Прошло немало времени, прежде чем он прошел мимо сундука к кровати. А когда он лег, прошло немало времени, прежде чем он уснул.

Как и предвидел Коут, на следующий день к вечеру они снова пришли в «Путеводный камень» поужинать и выпить. Пару раз попытались было рассказать какую-то историю, но все эти попытки угасли, не начавшись. Всем было не до того.

Разговор довольно быстро перешел на более важные темы. Мужики обсуждали доходившие до городка слухи. Слухи в большинстве своем нерадостные. Кающийся Король все никак не может управиться с мятежниками в Резавеке. Это вызывало некоторую озабоченность, но небольшую. Резавек далеко, и даже Коб, наиболее просвещенный из всех, затруднился бы отыскать его на карте.

Поговорили о войне – со своей точки зрения. Коб предрек, что, мол, после сбора урожая жди сборщиков налогов – в третий раз за этот год. Все только кивнули, хотя такого, чтоб народ доили по три раза за год, ни у кого на памяти не бывало.

Джейк предположил, что урожай будет неплохой, так что большинство семей от третьего сбора налогов все-таки не разорятся. Разве что Бентли, у которых и без того времена тяжелые. Да еще Ориссоны, у которых то и дело овцы пропадают. Ну и Чокнутый Мартин, который в этом году посеял один ячмень. Все крестьяне, у кого есть хоть капля мозгов, в этом году сажали бобы. Вот чем хороша война, так это тем, что солдат кормят бобами, а стало быть, и цены на них будут высокие.

После нескольких кружек зашел разговор о более серьезных заботах. На дорогах кишат дезертиры и прочее жулье, путешествовать сделалось опасно, даже если недалеко. Нет, на дорогах-то всегда опасно, как зимой всегда холодно. Люди охают, жалуются, принимают необходимые меры – и живут себе дальше.

Однако сейчас не то. За последние два месяца дороги сделались такими опасными, что люди даже и жаловаться перестали. В последнем обозе было два фургона и четыре охранника. Торговец требовал десять пенни за полфунта соли, а за сахарную голову – пятнадцать. Ни перца, ни корицы, ни шоколада он не привез вовсе. Кофе у него был всего один мешочек, и за него он хотел два серебряных таланта. Поначалу народ только хохотал, услышав про такие цены. Но, видя, что торговец стоит на своем, мужики плюнули и принялись браниться.

Это было два оборота тому назад, двадцать два дня прошло. Ни одного нормального купца с тех пор в городке не побывало, хотя, казалось бы, самый сезон для торговли. И потому, хотя все помнили про третий сбор налогов, люди заглядывали в кошельки и жалели, что ничего не прикупили про запас – просто на случай, если вдруг снег рано ляжет.