Владимир Шеменев - Маракуда

Акута покряхтел и нехотя поведал старую историю, которая изменила его навсегда.

– Это было давно. Тогда, я жил на Великой реке – там, где живут белые люди в хижинах на сваях. Там был дом с крестом на крыше, в котором проводил дни очень странный человек. Когда все шли ловить рыбу, он становился на колени и, воздев руки к солнцу, что-то шептал. Когда все ложились спать, он проделывал то же само, что и днем, вставал на колени и, воздев руки к луне, что-то шептал. Когда все вставали с постелей, он уже стоял на коленях с поднятыми к небу руками. Сначала я думал, он жрец или шаман. Но он не скакал вокруг костра и не бил в бубен, не потрошил птиц и не кидал разноцветные камни на песок. Он молча стоял на коленях и всё время что-то шептал. И еще к нему раз в месяц приходили люди. Надевали белые полотняные рубахи, заходили в реку и ждали, когда он нашепчется. После чего он брал их за плечи и окунал в реку. После этого они все пели странные песни. «Странные песни, странные дела», – сказал я сам себе и решил всё прекратить раз и навсегда. Я ждал целый месяц, и вот они пришли. Три индейских мальчика и две девочки, один взрослый и один очень дремучий дед – такой дряхлый, что в реку его занесли на руках. И тогда я поплыл к ним. Ведь это была моя река. И я в ней был хозяином.

– Ты решил их съесть? – спросил Маракуда.

– Не перебивай, а то забуду главное. Я шел на всех парах, рассекая гладь большой реки, словно военный крейсер, готовый к бою. Что мне, молодому красавцу с острыми кинжалами вместо зубов, стоило их всех убить? Да ничего. Они стояли на мелководье и кричали от страха. Тогда тот, кого я звал Шептуном, сказал им: «Не бойтесь! Отец ваш Небесный, ваш крёстный, Он защитит вас от этой твари».

– Так и сказал? – Онка ударил хвостом, изображая ярость. – За одно такое слово я бы разорвал их всех в клочья.

– Я думал так же, – Акута усмехнулся, понимая наивность и горячность молодого ягуара. Окинул взглядом берег и продолжил: – Но Шептун был велик. Он призвал на мою голову кару небесную – и она явилась в виде молнии, которая ударила меня в лоб, вспышка света, что была ярче солнца, чуть не выжгла мне глаза, а гром добил меня, погружая на дно мутной реки. Когда я всплыл, на мелководье никого не было, я остался один. Шёл мелкий дождь. С дождём пришло откровение. «Крёстный» значит «защитник», а «крестник» – «тот, кого защищают».

– Значит, ты мой защитник?

– Выходит, что так.

– Здорово!

С заходом солнца в джунгли пришла вечерняя прохлада.

Мать Камуди чувствовала себя огромной прожаренной колбасой, которой требовались еда и речная прохлада. Она не отходила от кладки пятый день, ожидая, когда из яиц вылупятся маленькие анаконды.

Обычно камуди рожали 43 43 Анаконды живородящие, но в некоторых случаях, особенно если было засушливое лето, могут откладывать яйца. детенышей прямо в воде, но этот год выдался неудачным для родов и пришлось отложить яйца на берегу в песке. «Еще день-два – и весь берег будет усыпан моими детенышами, маленькими шевелящимися змейками, которые через месяц достигнут полутораметрового размера, а через полгода – трех-четырех метров в длину», – мечтательно закатила глаза мать Камуди, чувствуя, что еще немного – и она превратится в жаркое.

В животе сосало, и голод заставил её оставить кладку.

«Всего на полчаса, – подумала она, сползая в реку, – подкреплюсь, остыну и сразу назад».

Река остудила обожжённое солнцем тело, и мать Камуди почувствовала верх блаженства. Возвращаться не хотелось. Анаконда нырнула, уходя на глубину, где били ледяные ключи Кати-вау (Песчаной реки). Скользнула вдоль затопленных мохнатых коряг и, извиваясь, потянулась к свету. У анаконд нет жабр, и дышат они легкими, высунув ноздри из воды. Глотнула воздуха и вновь ушла на глубину, выискивая, чем бы подкрепиться.

Дождавшись, когда анаконда отплыла на достаточное расстояние от берега, две ваджамаки (игуаны), два кровных брата, вышли из кустов. Помахивая хвостами, они переглянулись между собой, ощерив зубастые пасти, и стали разгребать раскаленный песок. Что-то похожее на злобную улыбку застыло на их покрытых хитиновым панцирем мордах. Раздвоенные языки дрожали от предвкушения пиршества. Слюни бежали из открытой пасти и капали на ракушечник, в обилии устилавший берег.

Яйца анаконды были зарыты неглубоко, всего на несколько сантиметров. Большие змеи не умеют рыть ямы для кладки яиц, они раскладывают их на берегу и заваливают песком, сгребая его в кучу своим телом. Яйца были вкусные, а содержимое напоминало густое желе с начинкой из детенышей анаконды.