Александр Сеземин - Затянувшийся отпуск с черной кошкой

– Баня по-черному? – спросил я.

– Да, – ответил Степаныч, ставя лампу на лавку.

– Ни разу в такой не был. Пар еще есть?

– Должен быть, не остыло.

– А поддавать куда?

– Прямо сверху, на камни, но осторожно, сам почувствуешь.

– Вот, горячая вода, – продолжал Степаныч, снял крышку с котла, потрогал воду и отдернул руку, – горячая. Кадушка с холодной, – указал он на другой угол. – Тут, тазики, ковшик, мочалка, мыло – разберешься. Мы ждем. Ужинать будем. – И вышел.

Я разделся и зашел в баню. Сначала просто посидел на лавочке, осмотрелся. Темно, света от лампы маловато, фитиль горит неровно, от моих движений мелькают тени, даже жутковато. Провел пальцем по бревну над маленьким оконцем, там остался след, а палец стал черным – сажа. Воздух здесь особый, целебный, не как в обычной бане.

Привыкнув, встал, зачерпнул ковшиком немного горячей воды и вкруговую осторожно вылил ее на каменку. Где-то в глубине послышалось шипение – пар поднимался от горячих камней. Я влез на отдраенный добела полок и лег на спину, подложив под голову руки. Сначала осторожно, потом все глубже задышал полной грудью, ровно и свободно. Легкие окончательно очистились от городского смрада и наполнились целебным воздухом. Жара не ощущалась, но от тепла, мягкого и сильного, на мне выступил пот и стекал на полок. Сейчас бы еще веник, да попариться как следует.

Оцинкованный таз, мочалка из лыка, простое мыло да вода. Как приятно помыться в горячей бане. Вода была удивительно мягкой, остатки мыла смывались с трудом, и я несколько раз облил себя теплой водой из таза, поднимая его над головой и приседая, чтобы не зацепить низкий потолок. Вытерся жестким полотенцем, сделанным чуть ли не из домотканого полотна, и почувствовал себя заново родившимся. Оделся во все чистое, пробежал с лампой бегом через двор, поднялся на крыльцо. Мишка не успел отреагировать на мой маневр и, обескураженный, остался стоять посередине двора. Я же, чистый и раскрасневшийся, предстал перед хозяевами.

– С легким паром! – почти вместе, не сговариваясь, приветствовали они меня и, переглянувшись, засмеялись.

– Фу-у-у! Спасибо. Отлично помылся, – искренне поблагодарил я хозяев.

– Давайте за стол, – пригласила меня хозяйка.

Мы со Степанычем сели за круглый стол. Свет от керосиновой лампы падал на белоснежную скатерть. На круглом подносе стоял большой пузатый самовар, что-то в нем попискивало, постепенно затихал шум кипятка, и волны цвета весело пробегали по медным бокам. Самовар жил своей особой жизнью и был здесь главным.

За пределами светового круга комната была погружена в полумрак. Угадывались два окна, их нижняя часть была задернута белыми занавесками с вышитыми на них красными петухами. Сверху на каждое окно спускался короткий тюль, через который с улицы просачивалась густая тьма.

Углом выступала в комнату огромная беленая печь, из ниши которой торчали залатанные валенки.

От окна до печи протянулась дощатая перегородка с закрытой дверью, ведущей, наверное, в хозяйскую спальню. Где-то была еще кухня, куда постоянно убегала хозяйка, принося тарелки, чашки, вилки, еду, и откуда доносились шипение и аппетитный запах.

Городскому человеку очень трудно разобраться в деревенском быте и постройках: перегородки, двери, шторки, коридорчики, лестницы, ведущие неизвестно куда. Не забыть спросить, где туалет, а то потом придется искать укромное местечко, неудобно, сделал я отметку в памяти.

На полочке, накрытой белым полотенцем, стояли три иконы, перед ними теплилась желтым огоньком лампадка. В мерцающем свете были видны только строгие глаза святых. «Ты кто? Зачем сюда пришел?» – словно вопрошали они.

В простенке между окнами умиротворяюще тикали ходики с гирьками. Стрелки показывали двенадцатый час, а сколько точно, здесь было не важно. Качался маятник, мелькали задорные кошачьи глаза за циферблатом с нарисованной кошкой, за маленькой дверкой пряталась кукушка, оглашающая каждый час.

На перегородке в рамках висели фотографии Степаныча, Шуры, часть их пожелтела, разные годы, возраст, одежда, целая жизнь прошла на стене. Были и фото неизвестных мне людей, висящие отдельно и вставленные в большую рамку, где лица тревожно выглядывали друг из-за друга, боясь затеряться, потерять связь с этим миром. В центре помещалась большая фотография парня, весело, бесшабашно улыбающегося со снимка. Может, это и есть Алексей, которого всегда ждет хозяйка?

Так же фотографии висели и в доме моего дедушки. Теперь они хранятся у меня. Надо повесить их на стене в квартире, тогда моя родня всегда будет на виду, со мной.