Александр Сеземин - Затянувшийся отпуск с черной кошкой

– Из Москвы?

– Угу.

– Давно не бывал. А как решился с электрички сойти?

– Да сам не знаю. Люди пошли, я за ними. А до Александрова еще далеко?

– Километров двадцать.

– Ничего себе.

– И от железки километров семь.

– Семь? Да-а-а, прилично я отмахал.

– И не к Александрову, а в сторону, – засмеялся Степаныч, – для москвича серьезно, – подтрунивал он надо мной.

– А я не москвич, александровский, – начал оправдываться я.

– Ладно, ладно, шучу.

Опять помолчали. Стемнело окончательно.

– Переночевать пустите? – чувствуя неловкость, решился наконец спросить я.

– Ночуй. Сеновал устроит? – Степаныч ободряюще похлопал меня по колену.

– Устроит.

– Есть хочешь?

– Можно перекусить, с утра ничего толком не ел, – признался я.

– Пошли. Сейчас попросим хозяйку собрать на стол.

Степаныч встал и пошел вперед. Я, замешкавшись, тронулся за ним, с опаской выглядывая из-за его плеча.

– Не бойся, Мишка добрый, для острастки лает, не дергайся и руками не маши, – угадал Степаныч мою нерешительность, открыл калитку и зашел во двор.

– Осторожно, ступенька.

Я следом переступил порожек. Нам навстречу, гремя длинной цепью, бросился огромный лохматый черный пес.

– Тихо, тихо, – повелительно обратился к нему хозяин.

Пес подбежал ко мне, я замер. Мишка обнюхал меня, неожиданно уткнулся холодным мокрым носом в ладонь, головой подлез под руку, требуя, чтобы его погладили.

– Хороший, хороший, Мишка, – ласково обратился я к нему, с опаской провел рукой по его голове, почесал за правым ухом.

Пес часто задышал, прижался к моей ноге. Из его открытой пасти свешивался длинный розовый язык, капала слюна, хвост выделывал радостные пируэты. Пес поднял голову и, улыбаясь, добрыми глазами посмотрел на меня, выражая удовольствие, искоса поглядывая на хозяина, следя за его реакцией.

– А ты молодец, не боишься, – заметил Степаныч, поднимаясь на крыльцо и открывая дверь в сени.

– Боюсь, просто Мишка добрый, – я с трудом вырвался из объятий пса, поднялся на крыльцо и вслед за хозяином зашел в темные сени.

– Шура, встречай гостей! – крикнул Степаныч, открывая вторую дверь в дом и обращаясь, видимо, к своей хозяйке.

Сени осветились, мы переступили через порог и оказались внутри дома.

Нам навстречу выбежала худенькая кудрявая женщина в спортивных штанах и ярко-красной футболке с непонятной надписью на груди. Видимо, не разглядев, кто вошел, она бросилась ко мне с радостным возгласом:

– Леша, Леша приехал! – Но, увидев чужого человека, отпрянула назад, явно расстроившись.

– Нет, мать, не Алексей, прохожий со станции, переночевать попросился, – тень пробежала по лицу Степаныча.

– Здравствуйте, – обратился я к замершей хозяйке, замялся у порога, чувствуя неловкость, связанную с неведомым мне Алексеем.

– Заходи, чего стоишь, – стряхивая печаль, обратился ко мне Степаныч и легонько подтолкнул меня к центру комнаты.

– От Алексея? – испуганно и с надеждой спросила хозяйка, переводя вопросительный взгляд с меня на мужа.

– Да что заладила, от Алексея, от Алексея! – раздраженно ответил Степаныч. – Не от Алексея. Ты хоть поздоровайся с человеком!

– Ой, что это я! Здравствуйте! Проходите, извините, – со вздохом произнесла хозяйка, видимо, подальше загоняя давнюю боль. Приходя в себя, улыбнулась и, не спрашивая, добавила:

– Сейчас на стол соберу. – Тут же убежала на кухню, загремела посудой.

– Вань, а ты давай самовар подкипяти, да обмыться с дороги человеку предложи. Чего стоишь! – послышался ее голос.

– Ну, пошли команды, – добродушно проворчал Степаныч. – Сполоснешься? Вода в бане еще теплая, я подтапливал.

– Можно, – неуверенно ответил я. – Хотя я бы перекусил да спать – устал.

– А ты помойся, сразу легче станет, пошли. – Он, не ожидая от меня возражений, вышел в сени.

– Сейчас. Чистую одежду возьму, – отозвался я, снимая рюкзак.

– Ваня, полотенце чистое возьми, в спальне, в комоде, – вдогонку донесся до нас голос хозяйки.

– Ладно.

Степаныч вернулся, неся сложенное белое полотенце. В сенях разжег керосиновую лампу, спустился с крыльца во двор, я за ним. Мишка не давал нам проходу, крутился под ногами, привставал на задние лапы, обнюхивая, видимо, ожидал съедобного гостинца. Степаныч отмахивался от него:

– Не лезь, не мешай, ел сегодня.

Мы прошли наискосок по дощатому двору, окруженному постройками, тут и сарай, и какие-то помещения для животных, от них шел характерный запах, а при нашем появлении кто-то задвигался, зашуршал внутри. Степаныч открыл низкую дверь, ведущую в баню, и, сбросив галоши, нагнувшись, зашел внутрь. Я снял кроссовки и последовал за ним. Мы оказались в небольшом предбаннике, из него вторая дверь, еще более низкая, вела в саму баню. Переступив высокий порог, зашли туда. Неповторимый и неописуемый дух русской бани окружил нас. В углу расположился очаг из камней с большим котлом без трубы. Бревенчатые стены и потолок были покрыты сажей, в маленькое оконце заглядывала луна. Ровное приятное тепло ласково окутало нас.