Владимир Сухинин: Вторая жизнь майора

– Господин ректор сейчас занят. – Секретарь, как стена, стоял на страже покоя своего босса. – Запишитесь на прием…

Он не успел договорить, как дверь отворилась и мессир архимаг, стоявший в проеме, сказал:

– Заходите, тан Аббаи.

Нехеец вошел в кабинет ректора и увидел там вездесущего старого безопасника, который с прищуром как-то подозрительно смотрел на юношу.

– Добрый день, господин ректор. Добрый день, мастер, – поздоровался студент, исполнив легкий поклон.

– Чем обязаны? – Ректор вопросительно поднял левую бровь.

– Господин ректор, я вынужден покинуть академию и вернуться на родину. Предстоит война, – ответил Ирридар.

– С кем? – одновременно спросили ректор и Гронд.

– С Лесным княжеством, господа.

– А кто объявил войну? – Ректор был в шоке: произошли такие события, а он не в курсе!

– Я объявлю войну. За нападение и попытку убийства нехейского аристократа. На меня напала личная стража князя Леса. Вот доказательства. – Студент выложил из сумки приказ командиру пятерки Бессмертных. – Ознакомьтесь.

Сначала пергамент прочитал ректор, потом Гронд. В нем было указано, кого захватить и как с ним поступить, и речь шла обо мне.

– Сколько? – быстро сообразил ушлый дед.

– Десять тысяч золотых корон, ни дилы меньше, – повернулся к нему нехеец.

Гены дедов застонали: «Недоумок, сто, сто тысяч надо было просить».

– Совсем, что ли, края потеряли? Им проще убить меня, чем дать сто тысяч, – отмахнулся я.

– Согласны, – не раздумывая, ответили оба. – Через седмицу. Приказ я заберу.

– Я буду ждать, – кивнул юноша. – Позволите уйти?

– Идите, Аббаи, – с тяжелым вздохом ответил ректор.

Нехеец еще раз поклонился и вышел.

– Хорошо, что у нас учится только один нехеец, – сказал ректор, доставая заветную бутылку.

– А я вот думаю – хорошо, что мы с ним не враги, – ответил Гронд, подвигая поближе к архимагу свой стакан.

Где-то в подземельях

– Проверку закончил, мне пора. – Я решил удрать побыстрее. Все малыши молчаливо уставились на меня. – Так, – я постучал пальцами по стазикапсуле, где лежал в полном покое Музар Рахаман, а мне так и хотелось добавить: Ибн Хоттаб. – Что не так? – обратился я к молчаливо стоящему народу подземных кочевников.

– Господин! – обратился ко мне Ко Буру. – Выбор старейшины – это великое таинство. После выборов будет большой праздник, неужели ты откажешься присутствовать на нем и почтить память своего и нашего великого учителя?

«И вождя пролетариата», – мысленно добавил я. Меня немного отпустило.

– Конечно, я почту память нашего великого вождя и учителя всех времен и народов, непревзойденного в своей мудрости, явившего нам благодать знаний о магическом искусстве, принесенной нам из глубин космоса, чтобы мы… – запнулся я, потеряв нить мысли, нагородив кучу слов и пытаясь выбраться из своей же ловушки.

– Чтобы мы всегда помнили и верили, что наша путеводная звезда – великий Музар Рахаман – однажды снова явит нам свою живую ипостась, – стала подсказывать мне Шиза, при этом сама угорая от смеха.

– Чтобы мы всегда помнили и верили, что наша путеводная звезда – великий Музар Рахаман – однажды снова явит нам свою живую ипостась, – повторил я за ней.

Мой спич поразил слушателей в самое сердце. Сначала присутствующие замерли, благоговейно переваривая хвалу их кумиру, потом в едином порыве заревели, как стадо пещерных медведей, и стали кидать вверх свои ужасные серпы, ловко подхватывая их, когда те падали обратно. Чувствовалось, что ребята соскучились по праздникам и теперь готовы были восполнить этот пробел в их жизни. Накричавшись, толпа разошлась, а со мной остался один Ко Буру.

– Пойдем покажу, где ты сможешь отдохнуть и поесть, – обратился он ко мне.

– А ты почему не пошел на выборы? – спросил я.

– Так я еще молодой, какой из меня старейшина? – засмеялся во весь рот гоблин, показав мелкие и острые зубы. – Отправив на испытание прошлого старейшину, ты многим оказал большую услугу. Надоел он. Мы уже подумывали его съесть и избрать нового.

– Так вы что, старейшин съедаете потом? – Я был поражен.

– А что с ними еще делать? – пожал плечами гоблин. – Не кормить же дармоеда.

– Их логика, видимо, проста, – пояснила Шиза. – Когда кто-то становится бесполезным, от него избавляются, а чтобы добро не пропадало, его съедают – наверное, так.

Я еще раз глянул на зубы проводника и поежился.

– Ко, меня что, гоблятиной кормить будут? – спросил я.