Линси Миллер - Что мы пожираем

Джулиан пожал плечами. Сам он не соблюдал традиций. Для его семьи я была все равно что родной, но пока мы не поженимся, я буду здесь чужой. И, возможно, еще какое-то время после свадьбы.

– Ты собираешься исцелить эту тварь? – спросил Джулиан, легонько пнув грехоосененную. – Подлатай ее, чтобы она могла говорить. Нам нужно знать, остались ли поблизости еще налетчики.

Налетчица вздрогнула. От нее исходили волны магии, от которых волосы на моих руках вставали дыбом. Я опустилась перед ней на колени и коснулась ее окровавленной руки. Ее плечи затряслись.

– Конечно, – сказала я. – Иди присмотри за теми, кого я исцелила. Убедись, что пока я работаю, никто из них не пострадает.

Джулиан тут же отправился выполнять мою просьбу. С губ умирающей девушки сорвался смешок – и она закашлялась. Я достала футляр и вытащила из него нож.

– Ты грехоосененная, – сказала я. – Это редкость.

Она подняла голову и посмотрела на меня. У нее были голубые глаза, а кожа ее была сплошь покрыта синяками и ссадинами. Она кивнула в сторону тела Райлана и спросила:

– Погиб только он?

– Да, – я коснулась засохшей крови на ее руке. Она была почти невредима, только на груди у нее зияла рваная рана. – Тут есть твоя кровь?

– Возможно, – сказала она, пытаясь выкрутить руки в туго завязанных веревках. Я тысячу раз повторяла Джулиану, что грехоосененным связывать руки бесполезно. – Есть ли от целителя хоть какая-то польза в этой глуши?

– В последнее время почти никакой, – я прижала нож к ладони. Мой благотворец, силу которого я могла чувствовать, но которого не могла видеть, поднялся, как поднимается дым от костра. – Не двигайся.

– Меня нет смысла исцелять, – застонала она. – Мне нечего сказать.

– Мне все равно, – сказала я. – Ты ранена, и я буду тебя лечить.

«Прими эту жертву, – взмолилась я, отрезая от своей руки полоску плоти, – и вылечи ее рану».

По моей руке пробежала волна неприятной дрожи – и кровь с кожей исчезли. Благотво́рцы, как и Благие, от которых они произошли, могут только создавать. Но чтобы благотворец творил, нужно принести в жертву частицу себя. Я выронила нож. Мои руки задрожали. Она зашипела.

Новая плоть переплелась с ее раной и осела блестящим розовым шрамом.

– Благоосененная, – девушка уставилась на шрам. – Ты – благоосененная.

До того как боги покинули нас, когда Благие и Грешные еще ходили по этому миру, смертные не могли использовать магию. Они сражались против Благих и Грешных, но все было тщетно. И тогда у людей остался только один выход. Был только один способ вырваться из ужасающей хватки господства бессмертных тиранов – и они стали пожирать Благих и Грешных, чтобы забрать их магию.

Мы, благоосененные и грехоосененные, были наследием тех людей.

– А ты хороша, – она коснулась своей новой кожи и пристально посмотрела на меня. Исчез даже ее синяк под глазом. – Очень хороша.

Быть благоосененной все равно, что иметь бога, который течет по твоим венам. И бог этот откликался на мои молитвы, когда я приносила подходящую жертву.

– Спасибо, – я откинулась на спинку стула и внимательно посмотрела на нее. – Кем ты пожертвовала, чтобы убить Райлана?

– Ну да, – усмехнулась она. – Я же грехоосененная, я всегда приношу в жертву других. А что, если я устала убивать?

– Это ты его убила? – спросила я, указывая на Райлана.

– Это сделал блондин, – она почесала грудь и поморщилась. – И я даже не пыталась запоминать имена.

Блондинов среди налетчиков было двое – и утром после допроса отец Джулиана приказал убить обоих.

Мой благотворец задрожал, и я почувствовала, как от моей груди по рукам расходится гул, напоминающий жужжание пчелиного роя.

– У тебя есть еще одна рана, – сказала я. Благотворец может только исцелять. Я сцепила дрожащие руки. – Скажи, почему именно Лощина, и я тебя вылечу.

– Я знаю, что со мной не так, но ты это исправить не сможешь. Я истекаю кровью. И, думаю, это внутреннее кровотечение, – она усмехнулась, и в уголке ее рта появились красные пузырьки. Она потянула свою рубашку связанными руками. – Мы не выбирали Лощину. Это сделал он, – ее грехотворец, невидимое и почти неосязаемое существо, завис между нами, как бушующий шторм. Девушка посмотрела на меня и прищурилась. – Когда мне было семь, меня связали знаком Хаоса. Сделали меня солдатом. Даже сейчас я чувствую их ужасные приказы. Чувствую, как меня терзает то, что я должна сделать, – сказала она, распахивая свою рубашку.