Тея Вельмо - Пятое разделение

Клавдия жила у самой площади, на улице, ведущей в Мастера. Ее домик, стоящий чуть в глубине от Правой улицы, был скрыт разросшейся вишней, пыльные оконца еле-еле пропускали свет в захламленное помещение, где в основном были книги, которые Клавдия выписывала по почте, и неисчислимые залежи всяческих продуктов, из которых Клавдия готовила себе раз по двадцать каждый день по рецептам из книги о здоровой пище, однако, присаливая, как на длительное хранение, заливая маслом и майонезом. Ела она, как правило, посматривая занятия йогой, после чего мерила давление, признавала себя чахлой и ложилась в гнездо из пледов, чтобы посмотреть фильм, полистать ленту группы ужасных новостей, на которую Клавдия была подписана и почитать.

Справедливости ради нужно сказать, что Клава была очень доброй и сострадательной женщиной, и только поэтому все время искала поводы, чтобы о чем-то тревожиться или кому-то сопереживать. Ей необходимо было обижаться. Иногда она сама от себя уставала, садилась писать стихи о красоте и радости, иногда расписывала тарелки и платки, которые приносили ей из гончарной и швейной мастерских. В свободное от сострадания и рисунков время Клава работала переводчиком, что тоже каждый день приносило огорчения, поскольку этот глобальный мир научился пользоваться всеми языками через цифровые адаптеры и превратился в «чисто Вавилон», как говорили ее приятельницы, которые жили на другой стороне площади, солили огурцы со своего огорода, квасили капусту, которую им поставлял сосед Василий – бывший то ли мэр, то ли губернатор, то ли депутат государственной думы, променявший все на капусту – и докучали своей ближайшей соседке Степановне, которая с утра до вечера всем помогала, а с вечера до утра готовилась всем помогать. Три огородницы жили слухами, сплетнями и большой любовью к своему коту Армагеддону. Клавдия их очень не любила, но приятельствовать приходилось, поскольку новости группы ужасных новостей обсуждать было больше не с кем.

Раз в три или четыре дня Клавдия появлялась в Домине с очередной жалобой на несовершенство мира, на шум постоялого двора, на то, что большая семья Учителя, живущая как на грех так, что ее не обойти, живущая шумно, сварно, песенно, так и норовит расширить свои владения и скоро уж никакого житья и уединения Клавдии не будет, на грубость заезжих молодцев, на надменность торговцев. В общем, все, что было в мире неуютного тут же обрушивалось на Клавдию, стоило ей только открыть глаза, оторваться от книги, фильма, интернета или кастрюль. С этим она и шла в Домину, чтобы найти, какой закон может ее защитить. Дежуривший в Домине должен был в ответ на обращение Клавдии надеть на себя мантию, парик судьи, взять огромную книгу и листать ее страница за страницей, ища в книге пример, как можно помочь несчастной.

В те дни, когда доводилось дежурить молочнику Тевье, он любил, найдя нужный абзац, сказать «отсюда учим», за что всегда получал от Клавдии фырканье и демонстрацию ее полного презрения к пошлости, до которой докатился молочник, пользуясь случайным совпадением своего дела и ошибки паспортистки, которая впопыхах при регистрации записала его банальное Тельев именем с театральной программки спектакля, на который она очень торопилась, поскольку Анатолий Александрович, заведующий паспортным столом, мужчина правильный во всех отношениях, решил именно в этот день разнообразить их досуг театром, по какой причине до сих пор не известно: театра больше ни до ни после того случая в их жизни не было, хоть и прожили они вместе лет сорок, и детей вырастили, и дети разъехались, и Анатолий Александрович успел и свою жену – паспортистку похоронить и жениться вторично на бывшем бухгалтере какого-то торгового дома, но и с ней в театр ни разу не сходил, все мучали то артрит, то поджелудочная, то недостаток белой рубахи, то понос, то золотуха.

Тевье так и отправился в жизнь с фамилией с театральной программки, долго мыкался, крутился то туда, то сюда, эмигрировал даже в Канаду, но после одумался, вернулся, осел в Питере, и однажды там на какой-то ярмарке познакомился с Таисьей, которая держала коров где-то под Вологдой, делала масло, сыры, творог и поглядела на Тевье такими синими глазами, что вынырнул он из тумана своих грез и дум, женился, стал молочником, а чуть погодя, захотев вдруг каких-то перемен, перевез семью в Малый Заиндень.

Семья Тевье и сама была сбитая, крепкая, бело-золотистая. Три дочери и пять сыновей приехали вместе с родителями сюда, принялись за дело, встали отдельным хутором на окраине Заинденя, но жизни общинной никогда не чурались, наоборот везде и всегда были слышны их песни и побасенки, а вскоре трое из детей и сами нашли своих суженых-ряженых в семье учителя, которая понемногу, принимая в себя молодежь всех дворов, стала самой большой семьей Заинденя, детей в ней рождалось иногда по три человека за год.