Тея Вельмо - Пятое разделение

Все были довольны распределением ролей, игра в дорогу продолжалась уже лет восемьдесят, и никто уже всерьез не думал о самой дороге, просто отправляли монетки в щель этого игрового автомата, чтобы игра продолжалась. Если бы Тупик отвлекся от этой игры, он бы вдруг мог придумать новую забаву, которая еще неизвестно чем бы обернулась, а так Тупик был занят, Большой Заиндень был уполномочен, а Малый оставался труднодоступным, а потому, слава богу, вспоминали о нем лишь во время планов и отчетов, которые Заиндень исправно высылал по запросу.

Так и получалось, что за предел известного мира известных дорог в Другой Бор ниоткуда не было, местные же в него ходили по одной тропинке, которая начиналась от нашего с Савросьей древа, а значит, попасть на нее можно было или от меня, или от Савросьи и никак иначе. Впрочем, правильней говорить, конечно, не «от меня», а от Лешуни, который пустил меня жить в свою избу прошлой осенью, когда я все бросив купила билет на поезд «куда хватит», а хватило как раз до станции Тупик-Главный, где я попыталась пожить, но не смогла полюбить местные достопримечательности, которые туристам хорошо, а живущему – смерть, на мой взгляд.

Тупик-Главный привлекал туристов со всего мира скучной и серой архитектурой с элементами аутентичной обшарпанности фасадов, ямами и провалами на дорогах, которые каждый сезон исправно подновляли, делая их еще более непредсказуемыми и коварными, чтоб не терялся азарт прохождения квестов у туристов, ну и знаменитым погружением в дополненную реальность «Пыль и Непыль», которое и приносило половину денег Тупику. Вторую половину приносили ямы, СТО и больницы, в которых приводили в порядок туристов после посещения ими ям или любимого адреналинщиками аттракциона обрушения фасадов, который стоил дорого, но, говорят, он того стоил. Стоимость медицинских услуг входила в стоимость тура. Тупик-Главный жил туризмом, жил неплохо, в нем даже были свои конструкторские бюро и научные лаборатории, инновационные центры и опытные заводы, которые специализировались на совершенствовании ям, пыли, снега и направленных самообрушений, были дизайнеры, коучи, сувенирщики, сказочники, рестораторы, уличные артисты, шла бойко торговля непритязательным, поддерживая тщательно оберегаемую аутентичность Тупика.

В общем, у меня случился, как любят сейчас говорить, культурный конфликт (вслед за экзистенциальным кризисом, заставившем меня бросить все) и я, опасаясь слишком глубокого погружения в зону комфорта Тупика, вышла из нее на трассу, какого-то нереального значения, остановила попутку, заплатила перевозчику монетку и оказалась в Малом Заиндене, где не было никаких квестов, аутентичности и экзистенции, а были правь, явь, навь, Савросья и тропинки в Другой Бор.

Оказалась я тут случайно, поскольку билет у меня был не до Заинденя, а до остановки «Конечная», но меня так увлекла чаша фонтана с надписью «Чаша Сия», что пока я рассматривала мозаичные летописи над слоями монеток и старалась угадать, а что там спрятано за деньгами, перевозчик мой уехал и я, откусив от пирожка и выпив из бутылька, отправилась искать «угол», набрела на Лешуню, который и поселил меня в дальней комнате своей избы, выходящей окнами на Савросьин двор и на Другой Бор, который просыпался этим утром как-то по особенному вычерчивая узоры карты судеб на голубом небе и наполнял воздух щебетом птиц и ожиданием близкого мая. Полгода я уже здесь. Или полкруга. Это смотря каким календарем мерять.

…

Лешуня, в общем-то, был мужик основательный. Изба его, в отличие от Савросьиной стояла не кособоко, а горделиво, задирая к небу островерхий конек светелки, на котором разместилась квадрига, управляемая Хорстом. Был там конь бел с единым рогом, конь-огонь искупанный, ой ты конь мой вороной с казаком и серый в яблоках Март. Квадрига неслась к краю крыши, а Хорст в повозке одной рукой прижимал к себе деву в венке с улыбкой то ли порочной, то ли стыдливой. Савросья все грозилась сковырнуть непотребство с крыши, но Лешуня кричал ей через забор, что уничтожение памятника культуры, во-первых, карается, а во-вторых, никакое уничтожение квадриги не сотрет в памяти народной жизнь Савросьи, которая и запечатлена в скульптурной композиции, охраняемой государством под номером в реестре. Савросья подбирала свои бессчетные юбки, показывая узкую щиколотку в тренировочных штанах, украшенную ажурным кружевом на самой границе с модной в этом сезоне крокс-галошей цвета баклажан и проделывала этой самой галошей движение «плюнуть и растереть», после чего гордо шествовала на свои хозяйственные задворки.