Владислава Николаева - Русланиада

– Ну Оповестного листа тебе во всяком случае ждать не придётся, – хитро улыбнулась Нирга, приглашая её за собой в кухню, где на рабочем столе лежала неоконченная сеть. Ирс прибежал следом.

Нирга вытащила горшочек с вареньем, достала пресные лепёшки и поставила сливки подогреться, но всё не начинала говорить.

– И? – подбодрила Марла.

– Кумушки мне всё доложили, только я добралась до дома. Можешь себе представить, Лаура ждала меня у двери.

– И что же?

Нирга села за стол, берясь за сеть.

– В посёлок прибыл какой-то моряк по имени Базааф, пришёл по суше. Он выплыл из Фарар, но недалеко от Нортонда судно затонуло при странных обстоятельствах. Ему удалось спастись самому и вынести двух моряков. Они прожили недолго – переохлаждение. Базааф пошёл дальше сушей, и во всех поселениях ему рассказывали о несчастьях с моряками – затонуло шесть кораблей вместе с рёлдским и сгинуло почти сто человек, из всех выжили только Базааф и наш Юрик. Мужчины решили обследовать побережье и в случае чего вызвать на помощь одно из военных укреплённых суден. Надеюсь, разберутся, – добавила Нирга, – весной наши корабли возвращаются домой.

Она ещё что-то рассказывала о жертвах непогоды, о детях, о внуках, об Ирсе. Марла слушала в пол уха. В этом прелесть плетения сети – можно не смотреть в глаза, а ещё всегда можно представить дело так, словно поглощена работой и не поддерживать разговор.

Боцман на старости лет стал плохо спать. Возраст брал своё.

Он сухо кашлянул, переворачиваясь на другой бок и морщась. Лежанка за годы службы промялась и спать на ней стало трюком для аскета. Боцман свои неудобства списывал на возраст и на полученную в двадцать шесть лет рану – гарпуном повредил мышцы правой голени. То есть, не сам, а один раззява промазал, перепутал море с палубой.

В сырую погоду нога припоминала нанесённую обиду. Дурная привычка, в приморском селении частенько бывает и сыро и холодно, особенно зимами.

Опять зима, опять ноет натруженное тело. Продолжая морщиться, Боцман поглядел на скамью. В его пустоватом домике было не так уж много мебели: лежанка, скамья, стол и табурет. Была ещё полка на стене над лежанкой. На ней лежали старые мореходские карты, да пылилась стопка Оповестных листов. Гостей у Боцмана в последнее время нагрянуло больше, чем позволяли возможности размещения.

На широкой скамье по-детски крепко спала большая часть Юрика, ногу в шерстяном носке с рыбками он упорно, ночь за ночью ссылал на пол. Базааф спал на полу целиком. Боцману и нечего было ему предложить кроме пледа и худой подушки. Базаафа готова была принять Нирга и ещё несколько состоятельных семейств, но он предпочёл скрипучий пол домика на мыске, обозревающем море до горизонта.

Боцман посмотрел на щиплющий глаза утренний свет из-за окна. Базаафа не было на полу, там был лишь плед, сложенный прямоугольником.

Боцман, сосредоточенно высунув язык, занёс ногу, готовясь поставить её на пол.

Лежанка предательски скрипнула.

Глаза Юрика остались закрытыми.

Боцман мысленно похвалил себя и сел.

Лежанка возмущённо крякнула.

Юрик нахмурил брови и почесал во сне нос, выпуская закушенный угол пледа изо рта.

Не проснулся.

Боцман поднялся, и, стараясь избегать скрипучих половиц, похромал к окошку.

Базааф, редкой силы человек, выполнял свой утренний ритуал. Боцман ему только дивился. Юрик считал, что он из горцев, но Боцман и моряки с Морского собрания не доверяли суждениям Юрика… Нет, паренёк хороший, но откуда ему знать о горцах, если ни один из опытных мореплавателей в глаза их не видел.

Базааф сидел лицом к морю, без рубахи, немыслимо изогнув ноги на голых камнях. Затею сидеть на пороге дома Боцман отверг ещё три десятка лет назад – острые камушки впивались в седалище так, что потом невозможно было и на пуховую перину присесть. Не то чтобы у Боцмана когда-то была пуховая перина.

Базааф не шевелился, погружённый в себя. Горизонт был серый, Солнце не торопилось. В конце концов зима, летом другое дело. Гарпун первого луча выстрелил в небосклон, но прежде чем он показал острие, Базааф обернулся на дом и накинул на плечи рубаху.

– Будь здоров, – он поприветствовал Боцмана, прижимая за собой дверь. Низкий голос заставил скромную утварь в комнатке вибрировать. Богатырь хоть и говорил негромко, звучала его речь всегда внушительно.

Юрик дёрнулся, сдвинув брови к переносице – вырывался из сладчайшего юношеского сна. Страх, что Базааф уйдёт по важным делам без него, подстёгивал парня лучше, чем ругань капитана подстёгивает матроса. Юрик боролся, но сон неумолимо затягивал в свои сети. Юрик не дал маху, Юрик вырвался. Ошалело захлопал глазами, подняв голову к окну.