Эльмира Шабурова - Проклятье драконьей крови

И все же я знала, что они означают, символ связался с другим символом, образуя звук, тот соединился с другим звуком, и я произнесла непрочитанные слова:

– Я ЕСТЬ ДРАКОНЬЯ КРОВЬ И ПРИЗНАЮ СВОЁ ПРОИСХОЖДЕНИЕ И ПРИНИМАЮ СИЛУ СВОИХ ПРЕДКОВ!

А в следующий миг мне в лицо ударил теплый весенний ветерок и лёгкие наполнились ароматом цветущих луговых разнотравий. Ноги, обутые в домашние тапочки, защекотали травинки и нежный цветущий мак алого цвета нежно коснулся щиколотки. Это была огромная долина в окружении крутых каскадных гор, на которых то там, то здесь сидели драконы по двое, по трое, мирно меж собой беседовавшие.

Я обернулась и увидела на одном из холмов строение, похожее на пирамиды ацтеков и японские пагоды одновременно. Там цвели персиковые деревья, и возле ворот этого не то храма, не то дворца стояли женщины. Я насчитала одиннадцать разновозрастных дамочек, одетых кто в деловой костюм, кто в форму работниц фастфуда, а одна вообще была одета в купальник и с ее волос все еще стекала вода.

Я была одета по-домашнему, в старый застиранный халат и волосы были немытыми, представляю, какое впечатление обо мне у всех сложилось. На меня смотрели пристально, оценивающе, но у всех вид был растерянный, и потому я решила, что моё положение не отличается от положения этих одиннадцати женщин. Поэтому я решила не комплексовать из-за своей внешности. Кивнув смотрящим на меня в знак приветствия, я подошла к воротам, и, удивляя даже самою себя, забарабанила по воротам.

– Эй там, может, объясните всё-таки, что чёрт побери, происходит?! – Я не боялась и была удивительно спокойной, я просто хотела знать, что происходит.

На мой стук ворота откликнулись лёгким гулом и неожиданно просто исчезли. Огромные, метра в три высоты, украшенные чеканными барельефами с изображением прекрасной девушки и нависающего над ней гигантского дракона, вот так просто исчезли, как морок, и нам навстречу вышли пять мужчин в одинаковых балахонах бледно-зелёного цвета и, отвесив низкий буддийский поклон, жестами предложили войти, тропинок и дорожек не было, повсюду зеленела трава, благоухали цветущие фруктовые деревья, и все было таким умиротворенным, но у меня от напряжения аж спина заныла, как будто я несколько часов лежала в неудобной позе.

«А может ты и лежишь в палате в белой рубашке с очень длинными рукавами, а твоё сознание блуждает вот по таким идеалистическим мирам?» – Я украдкой ущипнула себя за бедро и улыбнулась. Было больно, и к тому же я заметила, что то же самое сделала женщина, шедшая на пару шагов впереди меня. Мы озирались, рассматривая окружающий нас двор, мужчин, сопровождавших нас, и обилие ступенек, которые нам предстояло преодолеть, а было их очень много.

Когда мы преодолели все ступеньки, я устала, и пообещала себе, нет, не пообещала, а поклялась, что, если меня не принесут в жертву какому-нибудь богу драконов, я обязательно займусь спортом и похудею килограммов на двадцать.

Пока мы преодолевали ступеньку за ступенькой, я вспомнила о том, что ацтеки и майя любили приносить людей в жертву, а тут еще эти драконы сидят, как в амфитеатре, и смотрят на нас. Жуткое ощущение, но усталость вышибла из головы даже страх. Ноги гудели и были как ватные, я еле дошла до распахнутой двери и оперлась на каменный косяк, чтобы не упасть. Рядом со мной остановилась женщина лет сорока с ярко-красными волосами, тоже с лишним весом и, согнувшись пополам, пыталась восстановить дыхание.

– Почему я это делаю? – Прохрипела она, опускаясь на одно колено и хватаясь за левый бок. – Сердце больное, ноги больные, а я по ступенькам непонятно куда лезу!

Другие обогнали нас минут на пять и потому выглядели получше, но в помещение не входили, просто стояли, всматривались в полумрак дверного проёма. Но стоило нам присоединиться к основной группе женщин, сразу все тронулись с места, и мы дружно вошли внутрь.

И что бы вы думали? А ничего, там было пусто, только плетеные из тростника циновки на полу и всё. Я хотела выйти из пустой комнаты, подошла к дверному проходу, а выйти не смогла, как ни пыжилась, как ни старалась, как ни материла себя, но даже шага сделать не смогла. Так и просидела на циновке до рассвета у самого порога. Голодная и очень злая поначалу, ближе к утру я успокоилась и мне стало всё безразлично, ну, а когда встало солнце, я только тревожилась за дочь и представляла, что мне скажет мать.