Мария Вилонова - Дети Нитей. Восток

– Научи меня делать так, чтобы они не уходили. Чтобы я видел их, когда захочу. Пожалуйста.

– Тебя научит Аливи, – пообещал Марзок, как мне показалось с некой печалью.

– Прошу, помоги мне сам, – взмолился я. – Помоги понять, о чем они поют, все пять вместе.

Он коротко хмыкнул и молчал долго, а после тихо произнес:

– Шесть. Одну ты еще не видел.

– Ты поможешь? – осторожно уточнил я. – Пожалуйста.

– Да, Дэйшу, – вздохнул Марзок. – Помогу.

– Спасибо, севойо! – с невероятным счастьем выпалил я.

– Но плести ты станешь пять, мальчик, – неожиданно сурово пояснил Марз. – И не зови меня севойо. Называй учителем, если так хочешь. Орэ.

– Конечно, – выдохнул я с восторгом и добавил со всей возможной благодарностью: – Орэ.

Июнь 1313 года нового времени.

Десять лет назад (воспоминания Дэйшу).

После полудня мы остановились передохнуть и размяться. Те привалы, которые оказывались не связанными с трактирами, нравились мне как-то особенно. Мы находили ручейки и крошечные речушки, где Марзок позволял мне купаться, а сам набирал воды для того, чтобы перекусить или сварить себе кофе. А после я сидел, закутанный в его плащ, с мокрыми волосами, которые приятно спасали от палящего солнца, вдыхал аромат из кружки своего спутника, запах костра, и слушал. Легенды мест, где мы проезжали, истории о городах Востока, о былых временах или обо всем нашем мире. Пытался запомнить названия, задавал сотни вопросов, которые, – я теперь понимаю, – жутко смешили Марзока. Когда меня учили там, на Западе, признаться, было нестерпимо скучно. Грамота или счеты, рассказы о животных или растениях – они казались словно ненастоящими, чужими. К чему мне было знать все это, если жизнь сосредотачивалась в рамках забора особняка отца, а интересным могло почудиться лишь то, что окружало меня в саду? Но здесь, под высоким, пронзительно голубым небом, среди невиданных до этого птиц и мелких зверьков, мое любопытство, как выразился Марз, обрело особую неуемность. Теперь это был мой собственный мир, живой, полный чудес и открытий, в котором я сумасшедше жаждал разобраться получше. Тем более, что человек, которого я отныне с искренним удовольствием звал орэ, казалось, знает обо всем на свете и уж точно не поясняет мне происходящее с неимоверной скукой, скрывать которую и не собирался начинать, лишь оттого что родители платят ему за это деньги. И хотел бы я сказать, что начал понимать последнее лишь теперь, став старше и просто копаясь в воспоминаниях, но нет. Даже для пятилетнего мальчишки абсолютный интерес не к миру, а к горстке монет, был очевиден настолько, что останься я на Западе, боюсь, все мое неуемное любопытство сгинуло бы в пропасть под этим бессмысленным бормотанием о верном.

Было на привалах и еще кое-что, жутко интригующее. Мой подарок, крошечный кинжал. Он не был заточен, конечно же, и все, что отличало его от игрушки – цена, ведь сделан он оказался все же из железа, а не из дерева. Я бесконечно полюбил с ним заниматься. Марзок строго запретил бегать, когда он не в ножнах, но вот размахивать своим оружием я имел полное право столько, сколько пожелаю. Марз, естественно, не спускал с меня в такие моменты глаз, смотрел внимательно, насмешливо и как-то очень довольно одновременно. А я со всем старанием воображал себя храбрым воином, побеждавшим немыслимых чудовищ из сказок, которые слышал еще на Западе, и если уж вытаскивал свой кинжал, то точно собирался упражняться в фантазиях ровно до тех пор, пока не начинало клонить в сон от усталости.

Этот привал ничем не отличался от предыдущих ни ощущениями, ни деталями событий. Я искупался в нагретой на солнце воде совсем крохотной речки, поел и сосредоточил все внимание на кинжале, а когда вымотался окончательно, устроился в тени дерева на плаще Марзока и прикрыл глаза. Мне казалось, что пока мы были на Западе, я уставал не так быстро, но, может, множество впечатлений и эмоций, да и жуткая жара стали причиной такого состояния. До отъезда еще было время, я видел, что и мой новый учитель ни капли не собирается спешить, потому устроился поудобнее, прислонился спиной к теплому стволу и задремал.

То, что мне тогда приснилось, я, пожалуй, не забуду и в самом конце жизни. Я вновь видел ткань мироздания, только не так, как обычно, создающей все сущее, а словно фоном. Перед которым стояли и внимательно разглядывали меня шесть… человек? Думаю, они очень походили на людей, действительно, только и сами состояли из нитей, которые так громко звали вот уже некоторое время. Я узнал их голоса – те самые, что пели мне, когда появлялась ткань мироздания. Они говорили между собой, трое из них, двое мужчин просто сверлили меня взглядами. Я не мог разобрать слов, не понимал языка, но словно чувствовал, что говорят они обо мне.