Мария Вилонова - Дети Нитей. Восток

Мы останавливались в придорожных тавернах на ночь. Слушали музыкантов, сидели за скрипучими столами в комнатах, наполненных табачным дымом и шумом. Здесь мне всегда находилось какое-то лакомство, Марзок заботился об этом с особым старанием. Медовые пирожные, засахаренные фрукты или свежие ягоды, печеные пироги с тягучим вареньем внутри. Все, чего бы я только ни пожелал, оказывалось передо мной на тарелке. Воспоминания об отце и его доброте меркли во мне бесконечно неостановимо. Рядом с Марзоком я получал столько внимания и заботы, сколько не видел за всю прошлую жизнь.

Не сказать, что Марз тогда меня только баловал. Нет, он был строг и требовал дисциплины, послушания даже побольше, чем отец. В пути или в тавернах, если он сказал слово, я должен был исполнить его сразу же и максимально четко. Но я настолько наслаждался происходящим, настолько не хотел, чтобы это путешествие закончилось, настолько уже привязался к этому человеку, что был готов являться самым послушным ребенком в мире, лишь бы ничего не изменилось. Всех тех нежности и любви, которых мне так не хватало на Западе, которые я видел редко и знал мало, я за время нашей дороги получил сполна. За все пять лет, проведенные в доме родных. Я был бесконечно благодарен. Меньше всего на свете я хотел, чтобы все вернулось обратно. Чтобы этот человек исчез из моей жизни, и там остались только короткие прогулки к пристани и скупые похвалы, когда я вновь просто не мешался под ногами.

В одну из ночей, еще на Западе, я проснулся от раската грома. Гроза, по закопченным, покрытым грязью стеклам текли тонкие струйки воды. Я сел на кровати, натянул немного сырое одеяло почти до подбородка и с интересом взглянул за окно. Марзок не спал. Сидел на стуле и тоже вглядывался в дождь на улице. Услышав скрип кровати, он быстро посмотрел на меня и снова отвернулся:

– Почему не спишь? Страшно?

– Нет, – я резко мотнул головой, – красиво.

Марзок коротко усмехнулся и хмыкнул.

– Ты друг моей мамы, да? – Я решил, все-таки, задать вопрос, который некоторое время крутился в голове.

– Друг? – Марзок улыбнулся. – Ну, можно и так сказать. Да, пусть будет друг.

– Почему вы долго не виделись? – С интересом спросил я. – Ты сказал, что скучал по ней.

– Так случается, Дэйшу. – Марзок дернул плечом. – Хотя и не должно бы.

– А меня ты… давно знаешь? – Я, чуть наклонив голову, его рассматривал.

Молния на секунду осветила его лицо. Он задумчиво улыбался, все так же глядя в окно и слегка приподняв бровь.

– Лет шесть, – весело усмехнулся Марзок.

– Мне пять, – удивленно напомнил я.

– Я догадываюсь, Дэйшу.

Я немного помолчал. Не помню уже, силился ли я тогда осознать то, что услышал, или просто выбирал новый, интересный вопрос.

– Куда ты везешь меня? – Уточнил я, наконец.

– К одному человеку, – Марзок вздохнул. – В твой новый Дом.

– Он тоже друг мамы? – я улыбнулся.

Пожалуй, ее друзья мне нравились даже побольше, чем сама мать. Если и этот, второй, окажется таким же, как Марзок, все должно было стать совсем хорошо.

– Она? – Марзок хмыкнул. – Нет, здесь слово друг уже не подойдет. Она твоя бабушка.

Я резко выпрямился и, указав на окно, радостно заявил:

– Паутинки. Снова.

– Только они? – Весело уточнил Марзок. – Больше ничего не видишь?

Я качнул головой, вновь весь поглощенный тонкими серебристыми ниточками.

– Присмотрись, – попросил он. – Внимательно. Дыши спокойно, сосредоточься на паутинках, не думай ни о чем другом. Просто слушай их и смотри. И сядь ровно, выпрями спину.

Я послушно вытянулся и попытался сделать остальное. Сквозь тонкие стены пробивались мелодии сайталы, запах табака и еды. Капал дождь, шумели люди. Странно, я не замечал этого раньше, они даже не мешали мне спать, а вот теперь отвлекали от паутинок бесконечно. Я упрямо вглядывался в серебристые ниточки. Стук капель. Сердце бьется в ритм дыхания. Ему вторит грохот и лязг снизу. Словно один звук, только отовсюду. Глаза начало резать от того, как внимательно я уставился на паутинки. Шелест дождя. Шум. Скрип.

Я моргнул и, всего на мгновение, увидел то, забыть чего не смог бы, даже если бы никогда больше не способен был разглядеть. Много, бесконечно много ниточек, разных и ярких. Они сплетались вместе, они пели и звали меня так отчаянно, разными голосами, мужскими и женскими, что захотелось просто упасть в них и раствориться там, стать такой же ниточкой, что пронизывали все разноцветными узорами. Я судорожно вздохнул и видение исчезло без следа, отчего я почувствовал просто невероятную тоску и тревогу. Я такого прежде никогда не испытывал.