Живиль Богун - Запасные

Солнце клонилось на запад, косые лучи били прямо в окошко кареты, и так нагретую за день. Стало тепло, даже душно. Мальчик расстегнул ворот короткой летней курточки, затем и вовсе скинул её.

– Потерпи немного, скоро доберёмся до постоялого двора, там перекусим и разомнём ноги… – начал Олвид и вдруг, без перехода, спросил: – А что это у тебя на шее? Оберег? Или просто украшение?

Мальчишка схватился за кожаный шнурок, выглядывающий из расстёгнутого ворота.

– Это мой талисман… Ну да, в каком-то смысле оберег.

– Можно взглянуть? – самым обыденным тоном попросил друид. – Не волнуйся, я не прошу снять, просто покажи.

Берд повиновался, вытащил из-под рубашки длинный шнурок, на котором болтался плоский кругляш величиной со сливу. Кругляш был совсем тонкий и блестел, словно металлический, однако, насколько было известно друиду, на земле не существовало ярко-синих металлов, да ещё с радужным отливом. Он пригляделся ещё внимательнее: оказалось, странный предмет был не совсем круглый, по форме скорее напоминал рыбью чешуйку… очень большую и твёрдую чешуйку.

И Олвид понял, отчего его брат пришёл в такое замешательство, увидев оберег найдёныша.

– Ты сам-то знаешь, что это, а, отрок? – спросил друид, с трудом сглотнув.

– Знаю – чешуя дракона, – последовал ответ.

– Откуда она у тебя?

– Не помню, – как обычно, ответил мальчик, но неожиданно добавил: – Подарок, надо думать.

– Почему подарок?

– Вряд ли возможно предположить, что я сам сковырнул чешуйку со шкуры живого дракона, – пожал плечами Берд.

– Почему именно живого? – быстро спросил Олвид.

– Чешуя дракона сохраняет радужный блеск, пока жив её хозяин… ну, то есть прежний обладатель, – мальчик немного смешался.

– Тебе так хорошо известна природа драконов? – густые брови друида взлетели вверх. – Откуда?

Ответ прозвучал вполне предсказуемо:

– Не помню…

Однако в этот раз Олвид не оставил мальчишку в покое, продолжал с удвоенным нажимом:

– Но ты ведь хочешь вспомнить? Хочешь понять, кто ты и откуда?

– Конечно, хочу, – кивнул Берд.

– И наверняка надеешься встретить людей, которые опознают тебя?

– Именно так.

– Тогда могу тебя обрадовать: я знаю, кто ты! – старик в упор смотрел на юного спутника.

Тот сначала замер, только глаза расширились в радостном изумлении.

– И кто же я? – наконец спросил он.

– Тебя зовут Тодар, – медленно проговорил Олвид.

Мальчик вздрогнул, снова застыл на миг и вдруг широко улыбнулся:

– Тодар… Точно – Тодар!

«А ведь ты, оказывается, легко поддаёшься внушению, – подумал Олвид, глядя на просветлевшее лицо мальчика. – Что ж, это даже лучше, чем можно было ожидать!»

«Внушению? – про себя удивился Берд, вернее, Тодар, сохраняя на лице радостную улыбку. – Ничего подобного, мудрейший. Просто это действительно моё имя!» И быстро отвернулся: незачем показывать старику, что шустрый найдёныш ещё и мысли читать умеет.

Мать Геновефа шла по длинному каменному коридору, и гулкие своды многократно усиливали стук её посоха. Блёклый утренний свет лился сквозь высокие окна, открывая взору великолепные мозаики на стенах и сложный узор из трёхцветной плитки на полу. Настоятельница, однако, не смотрела ни под ноги, ни по сторонам. Зачем? Она до сих пор помнила каждую пядь этих стен и полов, и количество шагов от колонны до колонны, от окна до окна. Сотни, а может, и тысячи бесконечных часов провела она на коленях, драя эти холодные плиты и начищая до блеска колючие кусочки стеклянных картин… Стоило только вспомнить об этом, и у неё вдруг заныли колени, больно защипало в пальцах затёкших рук. Наверняка то же самое теперь чувствовали десятки маленьких девочек, наводивших красоту в парадной галерее к приезду столь важной особы, как глава ордена сестёр-воспитательниц. Вряд ли в этом почтенном учреждении, славящемся верностью старым добрым традициям, хоть что-то изменилось за шестьдесят лет.

Десять лет из этих шестидесяти она провела здесь, в приюте милосердных сестёр. Десять лет, десять долгих зим… Зимы больше запомнились: студёные постели, лёд в рукомойниках, промозглые классы, где перья выпадают из закоченевших пальцев, вечно мёрзнущие ноги, бледные лица подруг – таких же никому не нужных девочек, как и она. Сёстры-воспитательницы мёрзли не меньше, и носы у них были вечно красные, а губы синие. А всё потому, что каменные помещения невозможно было как следует протопить: огромные очаги, в которых когда-то целиком жарились на вертелах туши кабанов, были бесполезны для обогрева спален и учебных комнат, а звериные шкуры, раньше утеплявшие полы и стены, давно побила моль… Если кто и был виноват в страданиях и без того несчастных сирот, так это король, прадед нынешнего наследника престола, подаривший обездоленным детям свой старый охотничий замок в лесах Радосбоны, чтобы все знали: Тодарик Первый не зря носит прозвище Щедрый! С тех пор они все Тодарики: Первый, Второй, Третий, Четвёртый… Последнего, правда, народ ещё не видел: за малолетнего королевича правила его мать, а точнее, Совет мудрейших…