Ричард Бэккер - Великая Ордалия [litres]

Высота укоротила деревья, щебень проредил кусты и травы. По расщелинам с оставшихся позади гор ниспадали ручьи, их холодная вода сводила пальцы, от нее ныли зубы. Все трое посидели молча какое-то время, наслаждаясь теплым и ласковым воздухом. Серва задремала, опустив голову на изгиб руки. Моэнгхус делил свое внимание между пейзажем и собственными пальцами. Сорвил смотрел вдаль, изучая, как закорючки горных вершин превращаются в умиротворенный горизонт.

– Что твои люди знают об Инджор-Нийасе? – наконец спросила Серва.

Голос ее, он понял, всегда нисходил к нему и никогда не вырывался наружу.

Ничего не ответив, он повернулся лицом к западу, чтобы избавить себя от жестокого веселья, плясавшего в ее взгляде. И решил, что еще больше ненавидит ее под лучами солнца.

– Отец, – продолжила она, – говорит, что видит в этом урок, что в вымирании нелюдей нужно видеть знак того, что может угаснуть и само человечество.

Он уставился вдаль, пользуясь недолгой передышкой. Он не мог смотреть на Анасуримборов без стыда, не мог уснуть, не представив себе их соединение. Только повернувшись к ним спиной, он мог обратиться к тем думам, что позволяли ему дышать. Ведь он нариндар, орудие жуткой Матери Рождения. Ведь он тот нож, что уничтожит их демонического отца и предаст гибели его детей. Тот самый нож!

Он даже начал молиться Ей во время коротких страж перед сном.

Отпусти им, Матерь …

То, что он видел, было преступлением – в этом он не сомневался. Инцест считался смертным грехом у всех народов, у всех великих домов – даже у Анасуримборов, которым приходилось более всех прочих ублажать толпу. Они боялись: Сорвил понемногу осознал это. Они боялись, что их отец узнает об их преступлении по его лицу…

Однако, рассудил он, они боялись еще и того, что он может увидеть на их собственных лицах. Только этот страх, понимал Сорвил, до сих пор сохранял его в живых. Он не имел представления о том, что они могут или не могут скрыть, однако знал, что убийство – не мелочь даже для подобных им существ. Может быть, они слишком полагались на свою способность обманывать своего проклятого отца. Убийство человека – не шутка… такой поступок оставляет жуткий след в любой душе. Посему они решили согрешить в песке, прогнать его прочь, предоставить дебрям возможность совершить то, чего не решались сделать сами, позволить скитаниям смыть с их душ след, оставленный виной.

А пока они дразнили его, смеялись над ним и мучили. Устраивали игры – бесконечные игры! – только ради того, чтобы посрамить, чтобы вывести из себя! Вэах Дэмуа, а теперь на пороге сказочного Иштеребинта, последней из великих нелюдских Обителей.

Время их было на исходе.

– Мир этот прежде принадлежал нелюдям, – говорила она, – а теперь принадлежит людям… тебе, Сорвил. Он ощущал на себе ее бесстыдный взгляд. – Какую судьбу ты изберешь?

Дыхание ветра вдруг пошевелило траву.

– Это легко сказать, – проговорил Моэнгхус, со вздохом вставая. Нагнулся, выбирая сосновые иголки из гетр. Схватил Сорвила за плечи двумя готовыми к бою руками, тряхнул с полным издевки дружелюбием. – Кровавую, конечно.

Сорвил вырвался из его хватки, ударил в лицо – и промахнулся. Имперский принц шагнул вперед и нанес свой удар – достаточно сильный для того, чтобы ноги под ним сплелись, как брошенная веревка. Повалившись спиной на землю, Сорвил разбил локоть о гранитную глыбу. Боль молнией пронзила его руку, обездвижив ее.

– Что? – рыкнул Моэнгхус. – Почему ты упрямишься? Беги, мальчишка! Беги!

– Ты на-назвал меня проклятым! – вскричал Сорвил. – Меня?

– Я назвал тебя несчастным. Слабаком.

– Тогда скажи мне! Где горят кровосмесители? Какую часть ада ваш святой отец уготовил для вас обоих?!

Волчья улыбка, небрежное движение плеч.

– Ту, где твой отец воет, как беременная вдова…

Откуда приходит сила в слова? Как простое дыхание, звук могут остановить ритм сердец, превратить в камень кости?

– Поди! – крикнула Серва своему брату. – Юс вирил онпара ти…

Несмотря на предупреждение, прозвучавшее в ее голосе, Моэнгхус расхохотался. Бросив на Сорвила яростный взгляд, он плюнул, повернулся и направился вниз по склону. Сорвил следил за игрой света и теней на его удаляющейся спине, ощущая, что сердце превратилось в треснувший и остывший котелoк.

Он повернулся к свайальской ведьме, взиравшей на него с вниманием, способным посрамить обоих мужчин. Из презрения он позволил ей глазеть на себя. Солнце играло в ее волосах.