Ричард Бэккер - Великая Ордалия [litres]

– Да, я встревожен, но не в такой мере, как ты.

– Так, значит, он рассказал тебе! – прошипел Пройас, наконец осознавая причину, заставившую его погрузиться в это безумное ожидание.

Серьезный кивок:

– Да.

– Он рассказал тебе о Боге Богов!

Король-верующий Коифус Саубон нахмурился. Морщины птичьими лапками разбежались от уголков его глаз.

– Он сказал мне, что ты будешь ждать здесь… ждать меня.

Пройас заморгал:

– Что? Ты хочешь сказать, что он… он…

Ладонь норсирайского экзальт-генерала прочно легла на его плечо.

– Он велел мне быть добрым.

– Пусти, – бросила Серва брату, каменной башней прикрывавшему ее от ветра.

Сорвил, как всегда, колебался. Ему хотелось держать ее, ощущать в своих руках тонкое тело, о котором никогда не переставало помышлять его сердце, даже когда от гнева сводило челюсть и гудело в ушах. Ибо, невзирая на всю силу ненависти, которую он испытывал, похоть отказывалась оставить его в покое.

Все всегда происходило одинаково. И понимание придет к нему не раньше, чем сцепившиеся в его душе псы разорвут ее на более вдохновляющие части. Он считал свой путь чистым. Он, нариндар, нареченный Цоронгой ассасин Сотни. Сама Матерь Рождения помазала его, скрывая от противного естеству взгляда Анасуримборов, снабдила подходящим оружием, даже возвела в необходимый ему высокий чин. Но проклят он или нет, собственная судьба беспощадно приближалась к нему. И явилось посольство нелюдей, доставившее условия их союза с Великой Ордалией, и псы с радостью всадили свои зубы в его сердце. Она сама сказала ему: он должен стать заложником Иштеребинта и находиться в плену вместе с Сервой и ее старшим братом Моэнгхусом.

Сорвил обнаружил, что его перебросили в несколько магических прыжков – через руины древней Куниюрии вместе с дочерью убийцы его отца, и с каждым новым полетом он все более увлекался ею. И думал даже, что может полюбить ее, позволял себе сочинять другое будущее, в котором погибал он, а не ее отец…

Для того лишь, чтобы застать ее, дрожащую в руках этого рослого воина, приходившегося ей братом.

– Лошадиный Король… пора идти дальше.

Ненависть заставила Сорвила помедлить, однако он покорился, надеясь на убежище, надеясь на Нее. И поэтому обхватил правой рукой ее талию, и тепло ее тела показалось ему жаром извлеченного из огня утюга. Над ропотом мыслей свирелью пел ее голос. Вращались стороны света, как всегда вращались они, блестели, словно осколки стекла, подброшенные в белую высь, к солнцу, и он распутывал, как распутывал по обыкновению, от сердцевины наружу, собственную сущность, поблескивавшую на горизонте как далекое зеркало.

Так они пересекли горы Дэмуа. Сорвил, притворный король-верующий, и безумные дети святого аспект-императора перепрыгивали со склона на склон, кожей и нервами ощущая живительный холод, надрывая легкие колким воздухом, – с вершины на новую утомительную вершину, всегда возвышавшуюся над краем пустоты. Весь мир казался подброшенным к небу, ободранная земля загибалась и нависала, со всеми своими обрывами и заснеженными ущельями. Он брел рядом со спутниками, онемевшими пальцами обнимая себя за плечи, удерживая в себе то тепло, которое могло создать его нутро, стараясь не позволять себе дрожать от холода, чтобы не упасть от этого в снег. И он обнаружил, что не может более различать свои ужасы, вздымающиеся к небу и опускающиеся долу головокружительные утесы и груз своего сердца.

Он взирал в суровую пустоту, ненависть вращалась в нем, как подброшенная монета, и видел, как ветры обдирают ближайшие вершины, в бесконечном движении унося снег на восток. Он ощущал их кровосмесительное стремление друг к другу, малышка Серва и рослый Моэнгхус, разгоряченные кровью и жизнью, бредущие возле тех же, что и он, пропастей и обрывов… и желал им смерти.

И всего-то надо толкнуть, думал он. Всего лишь толкнуть, и он сможет спокойно умереть здесь, отдав наружу собственное тепло, излив его в окружающую пустоту. Короткая паника, треск костей. Последний вздох.

И никто никогда ничего не узнает.

A потом один только магический прыжок – и он исчез, этот мир камня, льда и разверзшихся пропастей. Они вновь оказались в лесу, на ровной земле, среди зарослей и террас, в таком месте, где стоя не боишься упасть.