Евгения Хамуляк: Она спрятала сердце в куклу [litres самиздат]

Однажды ночью я услышала странный шум. Мы с Мишей встрепенулись и даже привстали посмотреть, что происходит. Женщина лежала бледная и что-то нашептывала. Это был глубокий сон, поселивший тревогу и какую-то черную безысходность в сердце нашей хозяйки и сделавший печальными нас, ее друзей.

Сон для кукол – это обычное состояние. Точнее, это и есть наша жизнь – сон, который никогда не заканчивается, а мы, обездвиженные, лишь наблюдаем за ходом времени, не в силах прервать его. Поэтому мне не стоило большого труда проникнуть в ее тревожные сновидения. Миша тоже последовал за мною в тягостный и тяжелый, словно туман, мучительный сон.

Мы оказались в темном Лесу. Все было неясным и каким-то странно обездвиженным. Словно время остановилось, и перестали шелестеть деревья, не капала вода, не пели птицы, даже облака, темные и грозные, застряли на месте.

Сны порой сильно отличаются от реальности, в зависимости от воображения и настроения сновидящего. Но бывают такие сны, над которыми мы не властны; они реальнее, чем жизнь, реальнее, чем сама реальность. Каждая деталь воспринимается ярче и сильнее. И если это плохой сон, то он может убить хозяина своей безысходностью и неумолимостью плохого конца. Простая жизненная преграда может восприняться как непреодолимая и последняя, отчего больше не захочется просыпаться.

Таким был и этот сон, сон застрявшего и потерянного времени. И мы с Мишей, взявшись за руки, во что бы то ни стало решили двинуться вперед в поисках хозяйки. Возможно, это было бы последним нашим путешествием.

Сон, словно туман, окутывал нас, и если бы мы могли чувствовать, как люди, мы бы ощутили холод и зловещий озноб от этого марева. Через некоторое время я уже не видела ничего вокруг, кроме белой стены. И только надежная лапа друга держала меня и тянула вперед.

Все-таки Миша появился не зря и, наверное, в самый трудный момент моей жизни. Если бы не он, возможно, я бы никогда не решилась идти вперед и действовать. А я ясно ощущала, что мне надо помочь своей хозяйке, пусть я даже пластиковая кукла. Здесь, во сне я была активным персонажем; кому как не мне были понятны эти странные сны без начала и без логического продолжения.

И только я так подумала, как туман начал рассеиваться, а через некоторое время и вовсе его не стало. Зато мы увидели нашу хозяйку. Она стояла неподвижно, ее белое одеяние истрепалось от ходьбы, босые ноги были исколоты и испачканы. Она стояла и смотрела на странный темный домик, который вдруг возник из ниоткуда в этом мрачном тихом Лесу.

Домик мог бы показаться даже симпатичным – милые окошки с резным крылечком, – если бы не холод и темнота, которые исходили от него. Заброшенность домика навевала грустные мысли о чем-то прошедшем и безвозвратно потерянном.

Наконец хозяйка двинулась к нему и решительно открыла дверь. Мы последовали за ней, готовые в любой момент помочь, чем только можем.

Домик оказался построен удивительным образом: в нем был большой длинный коридор, полный дверей, которые уходили направо и налево. Она включила свет, как будто бы бывала в этом месте не раз, и стало очевидным, что, кроме коридора и дверей, в домике и вовсе ничего не было. Кто же мог жить в одних коридорах?

Наша бедная хозяйка, бледная от предчувствий и грустных переживаний, приоткрыла первую дверь.

В комнате было темно, поэтому человек, который сидел на стуле, тотчас закрыл лицо руками от яркого света. Сразу бросилось в глаза, что, кроме этого молодого человека и его стула, больше ничего не было – ни мебели, ни окон, ни дверей.

Хозяйка остановилась в немом удивлении, и молодой человек тоже был весьма удивлен. Но уже через некоторое время они побежали навстречу друг другу и крепко обнялись. Она плакала беззвучно, он сдерживал слезы. Вся сила переживаний была видна в крепком объятии, как будто после долгой разлуки. Мы стояли с Мишей в ожидании.

Через некоторое время наша хозяйка начала что-то нашептывать молодому человеку, он молча стоял, склонив голову. Она говорила и говорила. Он только молча соглашался. Через некоторое время он снял со своих плеч ее руки и сказал, что ей надо уходить. Решительность и горечь были на его лице. Она хотела вновь его обнять, но он отошел, сел на свой стул и опустил голову, как тогда, когда она только открыла дверь. Она плакала, и крупные слезы катились по ее лицу и падали на пол. Затем она тяжелой походкой пошла к двери, последний раз взглянула на опущенные плечи своего знакомого и тихонько прикрыла дверь за собой.