Сергей Извольский - Восточный пакт [СИ litres]

– Ты не знаешь, кто они?

– Откуда я должен об этом знать?

– Мог бы спросить.

– А зачем?

– Ну да, действительно… зачем.

– Ну так кто они?

– Тебе же не надо?

– Не надо – это когда не знаю, кого спрашивать.

– Валера – персидский принц, хан Нахичеванский, племянник правящего шаха. Эльвира – сибирская царевна и внучка генерал-губернатора Багдада.

– Воу, – не смог сдержаться я.

Причем удивился не от осознания положения в обществе моих товарищей по команде, а больше от несоответствия привычной картины мира: у меня дома история Ирана и Ирака развивались несколько иначе. Здесь же в Персии и шахская власть сохранилась, и страна осталась в зоне влияния России, как это и было в начале двадцатого века, когда порядки в регионе наводила Персидская казачья бригада. Государство же Ирак как колония Великобритании здесь не появилось вовсе, а территорию России (Конфедерации) – как логичное продолжение Большой Игры – омывал Индийский океан.

Но стоит подумать об этом позже – вернулся я в настоящее, переставая смотреть сквозь княжну и поймав взгляд ее ультрамариновых глаз:

– Вместо того чтобы запросить покровительство у императорской канцелярии, пользуясь явными признаками расположения, ты подаешь прошение об утверждении тебя как главы имперского рода до достижения тобой второго совершеннолетия. Если с дипломатического переводить на понятный мне, хаму невоспитанному, язык, то выглядит это как: «Идите вы в задницу, мне от вас ничего не нужно!»

– Тебе не понять, – дернула щекой Анастасия.

Глубоко вздохнув, я на миг прикрыл глаза. Хотелось как-то выругаться, как бывает, когда утыкаешься в непреодолимую стену чужого непонимания. Но сравнение пришло неожиданно.

– Ты сдачу Москвы Кутузовым тоже осуждаешь? – открыл я глаза.

– Нет, но это совсем другое…

– Да как так-то!? – уже не выдержал я. – Послушай, я не аристократ по рождению и вот этой твоей привязки к крови и почве не понимаю. Да, мне это чуждо, да, я этого не понимаю. Не понимаю, но могу принять как данность. Сейчас же ты путаешь кровь и честь с ненужной жертвенностью, граничащей с откровенным идиотизмом. Боец должен не умирать геройски, а буднично выполнять приказы, как говорил мне…

Вовремя опомнившись, я осекся – и не стал сообщать Анастасии, кто и при каких обстоятельствах говорил мне это в другом мире.

– Кто говорил?

– Неважно. Я сейчас в общем-то хотел сказать больше о том, что в споре паровоза и Анны Карениной выигрывает паровоз. Всегда. Без вариантов.

Княжна вспыхнула. Вдруг она подобралась и неожиданно – я по эху эмоций почувствовал – пришла к совершенно неправильному выводу. Но до того, как Анастасия произнесла слова, о которых бы потом пожалела, я, привлекая внимание, хлопнул ладонью по столу, заставив ее вздрогнуть.

– Нет, – произнес я в наступившей тишине.

– Что нет?

– Ты ошибаешься, я не трус.

«Но я боюсь», – добавил внутренний голос голосом Никулина из Бриллиантовой руки.

Из-за этого моего шуточного воспоминания княжна что-то почувствовала и явно засомневалась в моей правдивости. Я понял почему – при всей ее иезуитской расчетливости она все же остается шестнадцатилетней девушкой. И из-за юного возраста часто не видит полутонов, а обычную и естественную для зрелого возраста готовность к выигрышному компромиссу принимает за слабость. И надо было это как-то сейчас пресечь.

– Прошу тебя, – спокойно сказал я и для усиления эффекта пальцем на ухо свое показал: – Послушай меня и, умоляю, попробуй услышать. Мы сейчас с тобой в одной лодке, и у меня нет выбора, кроме как пытаться выгрести вместе с тобой. Но если ты при этом совершаешь откровенно идиотский…

Анастасия ощерилась, мигом став похожей на рассерженную рысь.

– …хорошо, откровенно идиотский с моей точки зрения, поступок, я оставляю за собой право тебе об этом сказать. А теперь прошу внимания. Согласись, в качестве опасающегося и ищущего вариант покинуть корабль пассажира, если ты уж начала меня в этом подозревать, на моем месте было бы умнее молчать, плыть по течению и ждать момента, чтобы смыться, не привлекая внимания. Как считаешь?

Вопрос был риторический, поэтому посидели, помолчали немного. Чуть погодя я продолжил уже спокойным и размеренным голосом:

– И Анна Николаевна, и ты рассчитывали на мое, неизвестное еще, происхождение, которое поможет роду. Да и я, если честно, на него тоже рассчитывал, но ситуация изменилась. Не забывай, что сорок три миллиона долларов у меня уже есть. Так что, если честно, глядя с позиции благоразумного человека, для меня твой род как чемодан без ручки: бросить нельзя и тащить жутко неудобно.