Евгения Сафонова - Когда завтра настанет вновь [litres]

– Вы всё правильно сделали, – тихий голос Коула вплетается в шелест листьев за открытым окном. – Когда говорили с детьми.

Женщина оборачивается: сид стоит снаружи, под зелёными ветвями сирени. Лицо его бесстрастно, в глазах – аметистовая сталь; он не похож ни на Коула, что появился четыре года назад, ни на того, что пришёл вчера.

У первого была надежда. Второй походил на мертвеца, чьё сердце бьётся лишь по недоразумению.

Этот Коул не был жив, но им двигала цель . Цель, ради которой он готов был переступить через всё, что встанет на его пути.

– Я уже боялась, что ты исчез. – Леди Форбиден выдаёт своё облегчение только тем, что напряжённая морщинка меж её бровей становится чуть меньше. – Слился со своим двойником.

– Я тоже этого боялся. Но завтра двойник покинет Харлер, и я смогу быть рядом с Лайзой беспрепятственно. Покуда у меня хватит сил.

Леди Форбиден подходит к окну:

– Я уговорю Лайзу не ходить завтра в колледж. Пусть отсидится дома. Даже если у неё возникнет желание пойти ту…

– Нет, – произносит сид. – Она должна пойти.

Морщинка на переносице Сабеллы вновь становится глубже.

– Ты же говорил, что если она пойдёт, то… Разве так не будет безопаснее?

– Пусть всё идёт своим чередом, – Коул отвечает так тихо, что почти шепчет. – Вы остаётесь дома. Лайза идёт в колледж. Я за ней присмотрю.

– Что значит «присмотришь»? Ты – и присмотришь?!

– Всё ещё мне не доверяете?

– Да, не доверяю! – леди Форбиден срывается на крик. – Если всё, что ты понарассказывал, правда, всё это – твоя вина! А теперь я должна просто сидеть дома и ждать?! Пока ты… ты…

Дверь в комнату рывком распахивается, и Сабелла оборачивается.

Лайза стоит на пороге, вопросительно глядя на мать, разговаривающую не пойми с кем.

– Лайза, – если появление дочери и привело леди Форбиден в замешательство, она ничем этого не выказывает, – что ты здесь делаешь?

– Я…

Лайза смотрит на открытое окно, но Коула там уже нет: сид растворился во тьме, едва послышался щелчок дверной ручки.

– …просто хотела спросить, на сколько мы едем, – сбивчиво заканчивает девушка. – Чтобы знать, какие вещи брать с собой.

– Я не знаю, когда вы сможете вернуться. – Леди Форбиден решительно захлопывает оконную раму. – Бери на долгий срок.

Под её взглядом Лайза пятится обратно в коридор:

– Хорошо… Спокойной ночи, мам.

Когда дверь за ней закрывается, леди Форбиден устало опускается на постель.

– Вы должны довериться мне, – говорит Коул, проявляясь из тени в углу. Не успокаивая, не уговаривая, просто констатируя факт. – В печальной судьбе Лайзы я послужил скорее средством, чем причиной.

– Я знаю. Извини. Но трудно осознать и принять всё это… что Лайза обречена, с тобой или без тебя. – Леди Форбиден медленно выдыхает. – Я сойду с ума, сидя здесь и зная, что где-то там моя дочь может умереть. Должна умереть.

– Я понимаю. Вы отважная женщина, и я никогда не желал вам такой судьбы. Ни вам, ни всем, кто погибал и погибнет по моей вине.

– Это не твоя вина, а этой твари. И богов, или кто там распоряжается человеческими судьбами. – Она поднимает сочувственный взгляд на лицо сида, пока ещё не прозрачное. – Не кори себя за гибель невинных. Я вот не буду.

– Не корю. Уже. – С губ Коула срывается короткий, жуткий смешок. – Некогда я хотел спасти всех, но давно отказался от этого желания. Понял, что жертвы неизбежны. Ныне для меня существует только Лайза.

– И Эш.

– И Эш. Я не дам его в обиду. Тогда, в самом начале, он оказался последней каплей, толкнувшей Лайзу в петлю, и повторения этой истории я не допущу. – Сид молчит. Потом отступает на шаг. – Сделайте всё, чтобы завтра она отправилась в колледж. Ждите, когда она вернётся домой. Я не подведу… ни Лайзу, ни вас.

Он исчезает, и леди Форбиден забирается на кровать с ногами. Опустив голову на подушку, окидывает взглядом комнату, порядок в которой прямо противоположен сумбуру в её душе.

– Разомкни этот круг, Ллеу Колборн, – произносит она, прежде чем прикрыть глаза. Впервые за очень, очень долгое время голос её похож на мольбу – и куда более искреннюю, чем когда она в последний раз молилась богам, в милости которых давно уже разуверилась. – Любой ценой.

Зрачки привыкают к свету неторопливо, неохотно. После морской темноты свет ослепляет, лишает возможности разглядеть хоть что-то.

Затем зрение наконец возвращается, и я вижу место, в котором очутилась. Белую пустоту там, где должно быть небо, а вместо земли – разноцветное колышущееся марево, похожее на радужный океан. Спокойный, как ничего не отражающее зеркало, но непрерывно текущий, заполняющий собою всё, сколько хватает взгляда.