Дмитрий Емец - Сердце двушки [litres]

Некоторые отделялись от потока и начинали метаться по пещере. Один из драконов длинной струей огня поджарил медузу. Раскаленная слизь брызнула во все стороны. Шарманщик временно ожил и торопливо отполз в безопасное место.

Кабан Гая качнулся близко от лица Рины. И только тогда Рина поняла, что он подошел к ней.

– На что ты надеялась, когда пыталась любить их? – весело крикнул он ей в ухо. – Воля стаи всегда сильнее. Никогда не видела, как десять вроде бы нормальных собак, собравшись в стаю, бросаются на ребенка? А потом стая распадается – и вот опять десять добрых собак. Но что-то моя стая разбрелась. Пора ее собирать!

И Гай собрал ее. Разрозненные драконы вновь стали единым целым. Лишь один крупный дракон остался рядом с Гаем. Шипел, вытягивал шею, хлопал крыльями. Гай одобрительно оглядел его. Видно, приказ не улетать отдал дракону он сам.

– Сколько времени потрачено зря! А все Митяй и его глупые запреты! Взрослые драконы не слабее гиел. И нырять могут сразу на двушку . А, Дионисий! Убедились, что я прав? – обратился он к Белдо.

Кричать приходилось громко, перекрывая шум драконьих крыльев. Белдо всячески выражал Гаю свое одобрение, но лишь издали. К драконам не приближался и по-прежнему находился в «домике», на который тратил очень много магии.

– Лев, вы со мной? – Гай оглянулся на Секача.

Тот мотнул головой.

– А вы, Дионисий? Я пошлю вам дракона! – поторопил его Гай. – Окажемся сразу за грядой, в незащищенном сердце двушки ! Главное, чтобы драконы не выбросили нас в Межгрядье!

Белдо двинулся было к Гаю, но как-то нерешительно. Сделал пару шагов и остановился, оглядываясь на Секача, точно спрашивал у него совета. Ну а уж если Белдо спрашивает совета у Секача, значит, решение он уже принял.

– Ну же, Дионисий! Смелее! Вы что, не хотите жить вечно? – удивленно спросил Гай.

– Я боюсь об этом думать. Вдруг и правда вечно? Тогда уж лучше подольше здесь! – грустно отозвался старичок.

Гай махнул рукой и заспешил, сразу забыв и о Белдо, и о Секаче. Он волновался. Это было заметно по тому, как тело его рябило и шло волнами, временами утрачивая форму. За Гаем пристально и непонятно следили волчьи глаза Исая.

Проход в стенке мира сузился насколько, что было ясно: еще немного – и пробоина исчезнет.

– Я на двушку , господа! Пора прощаться! Не нарисовать ли мне круг и крест? – Подхватив с земли арбалетный болт, Гай изобразил на грязной стене круг, но вот с крестом почему-то медлил. Отбросил болт, поморщился и вскочил на дракона. Левой рукой крепко обвил ему шею. В правой у него было седло . Гикнул, прижался к драконьей шее – и умчался.

Рина понадеялась, что он размажется о стенку мира – но нет, не размазался.

Поток драконов иссякал на глазах. Раз улетев, драконы больше не возвращались, так и оставались на двушке . Все стало бессмысленным. Тоннель сделался особенно грязен и темен. Магия израсходовалась, магическое сияние погасало. Кое-где оно еще вспыхивало, но вспышки были резкими и неприятными, как от мигающих ламп дневного света. В беззащитном сердце двушки – Гай. Клетка получила свой вирус. Это означает, что мир вскоре начнет меняться под Гая. Никакой надежды нет.

Рина заплакала. Одна слезинка стекла по щеке и попала в уголок рта. Вкус у слезы был тошнотворный. Щека у Рины была забрызгана слизью эльбов.

Наста с перекошенным лицом грозила кулаком стене.

– Мы все равно будем нырять! – заявила она.

– Нырять, зная, что за Второй грядой Гай?

– Отвали, вдова! Буду нырять, и все тут! – повторила Наста упрямо.

Рине было тоскливо. Уткнуться бы в подушку. Но где тут взять подушку? На подушки тут отдаленно походили только дохлые медузы. Что-то крупное билось на полу. Это был единственный оставшийся в их мире дракон. Он подпрыгивал, пытался подняться в воздух, но лишь сметал ударами крыльев тех, кто оказывался поблизости. Это был не Гастрафет, навеки улетевший вместе с остальными, а какой-то другой дракон-подросток. Долговязый, неуклюжий, но уже довольно взрослый.

Рина подошла к дракону и увидела, что у него что-то не так с крылом. Кавалерия, наклонившись, тоже стала смотреть на дракона. Почему-то она была очень спокойной.

– Как глупо! – произнесла она. – Когда-то моя мама принесла домой красивое платье! Сказала, что это подарок хорошей девочке и чтобы я его не трогала. Я возненавидела эту девочку и это платье и изрезала его ножницами. А потом оказалось, что это был подарок мне на Новый год.