Джун Ч. Л Тан - Нефрит. Огонь. Золото [litres]

– Теперь, когда война закончилась, мы можем уйти, – говорит Ли Го. – Я знаю, что тебе этого хочется.

– Только если война не начнется снова. Да и вообще, куда нам податься? Я же ничего не умею, – ворчливо отзываюсь я. – Даже работу сохранить не в состоянии.

Одной рукой обняв меня за плечи, другой он указывает за горизонт.

– Мы можем отправиться куда угодно: на запад или юг, попытать счастья в восточных городах или даже в столице. Отец научил меня плотничать. Я мог бы найти себе дело по душе, а ты занялась бы торговлей. Будет весело, вот увидишь. То самое приключение, о котором мы так долго мечтали.

Беспокойство у меня в груди сменяется томлением. И все же я не могу бросить женщину, которая спасла мне жизнь.

Это долг крови, который нужно вернуть.

– Я не оставлю аму, – чуть слышно произношу я.

– Давай подождем, пока бабушке Цзя не станет получше. – Глаза друга сияют яростной надеждой, как тогда, в детстве. Мне совершенно не хочется тушить этот свет. Однако я напоминаю себе, что чем скорее парень примет правду, тем легче ему будет жить на свете.

– Я больше не хочу никуда идти. А ты давай попытай счастья. Не затягивай, потому что если начнешь раздумывать, так всю жизнь и просидишь на одном месте. – Я смотрю Ли Го прямо в глаза, надеясь, что он не раскусит мою ложь, как с легкостью делал раньше. Убеждаю себя, что это мне самой следует смириться с правдой и не усложнять себе жизнь.

– Но…

– Не сейчас, Гого. – Я давненько не называла друга уменьшительным именем, и теперь, заслышав его, он усмехается.

– Однажды мне все же удастся тебя убедить, – замечает он, легонько пожимая мне руку.

Я улыбаюсь в ответ. Его надежда заразительна, хоть и наивна.

Мы останавливаемся у общественного колодца, и я отвязываю от пояса флягу. На сердце у меня тяжело. Бросаю ведро вниз и, кажется, целую вечность жду, когда оно нырнет в воду. Как скоро иссякнут грунтовые воды? Сколько пройдет времени, прежде чем Шамо превратится в город-призрак? И что тогда станет с моей деревенькой? Я тяну ведро обратно, обдирая кожу ладоней о потрепанную веревку. Возможно, единственный способ выжить – отрастить толстую кожу.

Кто-то хватает меня за ногу.

Вскрикнув, я отскакиваю назад, расплескав драгоценную жидкость.

На меня снизу вверх смотрит валяющаяся на земле женщина, чье тело едва прикрыто лохмотьями, а короткие темные волосы сплошь сбились в колтуны. Наконец она убирает кривые дрожащие пальцы с моей лодыжки. У нее нет одной ноги, и она распространяет вокруг себя тлетворный запах гниющей плоти. Должно быть, она пряталась за колодцем. Я пытаюсь отвести взгляд, но он сам собой устремляется к отметке у нее на лбу.

Хотя ее лицо покрыто грязью, на коже отчетливо виден характерный алый иероглиф на языке Ши.

Предательница.

Я натыкаюсь на Ли Го.

– Нам нужно идти.

Женщина издает ужасающий звук – бессвязное гортанное бульканье, – и я понимаю, что она немая. У нее вырезали язык, как и у всех ей подобных.

Друг не только не уходит, но и опускается рядом с женщиной на корточки.

– Что ты делаешь? – шепчу я, воровато оглядываясь по сторонам. Вокруг никого и ничего, кроме закрытых ставнями витрин. Однако страх перед священниками Дийе так велик, что при одной мысли о них сердце начинает биться быстрее.

А вот Ли Го не боится.

– Отдай ей свою еду, – велит он.

– Нет! Что на тебя нашло? Мы все равно не сможем ей помочь. А если кто-нибудь увидит? – Я морщусь при мысли о собственной бессердечности.

«Уж лучше проявить осторожность, даже если при этом приходится быть бесчувственным», – напоминаю себе известную пословицу жителей Шамо.

Ли Го бросает на меня презрительный взгляд.

– Не трусь. Она голодна и умрет, если мы ей не поможем.

«Она все равно обречена», – хочется возразить мне.

– Что, если нас поймают священники? – малодушно произношу я, а женщина снова издает пугающий звук и смотрит на ведро. Ее пустые глаза озаряются мольбой.

– Раз сама не хочешь помочь, уйди с дороги.

Отстранив меня, друг снова опускает ведро в колодец. Вытянув его обратно, складывает ладони лодочкой и зачерпывает воду. Женщина пьет жадно и шумно, едва не захлебываясь от облегчения. Теперь я понимаю, что она очень юна, немногим старше меня самой.

«Предательница», – обличает красная метка у нее на лбу, и мне становится интересно, кого эта девушка пыталась защитить? Мать? Брата? Или, возможно, друга? Как бы то ни было, преступление она совершила пугающе простое: укрывала тяньсай – человека, наделенного проклятым магическим даром. В поисках таких людей священники разъезжают по городам и деревням, а если находят, насаживают их на кол и прилюдно сжигают на костре, принуждая членов семьи смотреть.