Помрачнев, Ваксиллиум поплелся вокруг деревянного строения и вошел в переднюю дверь. Внутри пахло политурой для древесины, которую он сам не так давно помог нанести и которую еще не успел смыть из-под ногтей.
— Почему ты… — закрыв за собой дверь, начал Ваксиллиум.
— Пожалуйста, сядь, Асинтью.
Он подошел к столу, но не занял место для гостя. Остался там, где несколько минут назад стоял констебль.
— Твой почерк. — Бабушка дотронулась до листка, который оставил констебль. — Разве я не говорила тебе, что проблема с Форчем под контролем?
— Ты многое говорила, бабушка, но я верю доказательствам, которые вижу сам.
Ввафендал подалась вперед, над чашкой в ее руках вился пар.
— Ох, Асинтью… А я думала, ты хочешь стать здесь своим.
— Хочу.
— Тогда почему подслушиваешь у меня под окном, а не занимаешься вечерней медитацией?
Ваксиллиум покраснел и отвернулся.
— Жизнь террисийцев подчиняется порядку, дитя, — продолжала бабушка. — Мы не случайно придумали правила.
— А разве сжигать дома не против правил?
— Разумеется, против, — многозначительно ответила Ввафендал. — Но Форч — не твой подопечный. Мы говорили с ним. Он раскаивается. Его преступление в том, что он сбившийся с пути юнец, который слишком много времени проводит один. Я попросила кое-кого из сверстников с ним подружиться. Он понесет кару за свое преступление, но по нашим законам. Тебе больше хочется, чтобы он гнил в тюрьме?
Ваксиллиум помедлил, потом вздохнул и рухнул на стул перед бабушкиным столом.
— Я хочу понять, что правильно, — прошептал он. — И поступать как надо. Почему мне так трудно?
Бабушка нахмурилась:
— Отличить правильное от неправильного легко, дитя. А вот необходимость постоянно выбирать, что тебе следует делать…
— Нет! — выпалил Ваксиллиум и поморщился. Перебивать бабушку Ви было не очень мудро. Она никогда не повышала голос, но ее неодобрение ощущалось как надвигающаяся гроза. Он продолжил чуть тише: — Нет, бабушка. Отыскать правду совсем не легко.
— У нас для этого есть традиции. Тебе об этом каждый день говорят на уроках.
— Это одна точка зрения, — возразил Ваксиллиум. — Одна философия. А их так много…
Бабушка потянулась через стол и накрыла его руку своей. Ее кожа была теплой от чашки с чаем.
— Ах, Асинтью! Понимаю, как тебе трудно. Ты ребенок двух миров.
«Два мира, — тотчас же подумал он, — а дома-то нету».
— Но ты должен прислушиваться к своим учителям. Ты обещал мне, что, пока находишься здесь, будешь подчиняться нашим правилам.
— Я пытался.
— Знаю. Теллингдвар и другие наставники тебя хвалили. По их словам, ты усваиваешь материал лучше всех — то есть ты как будто жил здесь всегда! Я горжусь твоими успехами.
— Другие ребята не принимают меня. Я пытался поступать так, как ты говоришь, — быть более террисийцем, чем остальные, доказать им, что в моих жилах течет такая же кровь. Но они… я никогда не стану для них своим, бабушка.
— «Никогда» — слово, которое часто используют юные, — потягивая чай, проговорила Ввафендал, — но редко понимают. Позволь правилам руководить тобой. В них ты найдешь покой. Если кому-то не по нраву твое рвение к учебе — пусть. В конце концов благодаря медитации они примирятся с подобными эмоциями.
— Ты могла бы… приказать кому-нибудь подружиться со мной? — неожиданно для себя спросил Ваксиллиум и тут же устыдился собственной слабости. — Как сделала с Форчем.
— Посмотрим. А теперь ступай. Я не сообщу об этом неблагоразумном поступке, Асинтью, но, пожалуйста, обещай мне, что твоей одержимости Форчем придет конец и ты предоставишь Синоду право наказывать других.
Ваксиллиум попытался встать, но наступил на что-то скользкое. Наклонился и увидел пулю.
— Асинтью?
Он выпрямился, сжимая пулю в кулаке, и поспешил к двери.
— Металл — твоя жизнь, — произнес Теллингдвар, переходя к заключительной части вечерних чтений.
Ваксиллиум стоял на коленях, в медитативной позе, вслушиваясь в слова. Ряды умиротворенных террисийцев схожим образом почтительно склонились, прославляя Охранителя, древнего бога их религии.
— Металл — твоя душа, — продолжал Теллингдвар.
В этом тихом мире было так много совершенства. Почему же Ваксиллиуму иногда казалось, что одним своим присутствием он его пачкает? Что все — части одного большого белого полотна, а он — пятно в нижнем углу?
— Ты охраняешь нас, и потому мы принадлежим тебе. — Голос Теллингдвара словно начал отдаляться.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу