Брендон Сандерсон - Браслеты Скорби

— Мы сами себе полиция, констебль, — произнес внутри голос бабушки Ввафендал. — Вы же в курсе.

Ваксиллиум осмелился приподняться и заглянуть в окно: бабушка сидела за своим столом. С заплетенными в косы волосами и в безупречном одеянии, она выглядела воплощением террисийской добродетели.

Стоявший по другую сторону стола человек в знак уважения держал под мышкой свой констебльский головной убор. Пожилой, с вислыми усами; знаки отличия на груди демонстрировали, что он капитан и детектив. Высокий ранг. Важный.

«Да!» — подумал Ваксиллиум, роясь в кармане в поисках своих записок.

— Террисийцы сами себе полиция, потому что они редко нуждаются в полиции, — заметил констебль.

— Прямо сейчас они в ней не нуждаются.

— Мой осведомитель…

— Выходит, у вас есть осведомитель? — спросила бабушка. — Я думала, вы получили анонимное сообщение.

— Анонимное — да. — Констебль положил на стол лист бумаги. — Но я считаю, что это не просто «сообщение».

Бабушка взяла лист. Ваксиллиум знал, что там написано, — сам его и отправил констеблям. Вместе с письмом.

«Рубашка, пахнущая дымом, висит у него за дверью.

Грязные ботинки, размер которых соответствует отпечаткам, оставленным возле сгоревшего здания.

Фляги с маслом в сундуке под его кроватью».

Список содержал с десяток улик, которые указывали на Форча как на того, кто сжег дотла хижину-столовую в начале этого месяца. Ваксиллиума взбудоражило, что констебли отнеслись к его находкам серьезно.

— Тревожно, — согласилась бабушка, — однако я не вижу в этом списке ничего, дающего вам право вторгаться в наши земли, капитан.

Констебль наклонился, приблизившись к ней, и уперся руками в край стола:

— Вы не спешили отказываться от нашей помощи, когда мы послали бригаду пожарных, чтобы погасить тот огонь.

— Я всегда приму помощь, если требуется спасти чьи-то жизни, — ответила бабушка, — но не ту, которая подразумевает, что кого-то надо посадить под замок. Спасибо.

— Это потому, что Форч — двурожденный? Вы его боитесь?

Ввафендал одарила констебля насмешливым взглядом.

— Старейшина, — проговорил тот, переведя дух. — Среди вас преступник…

— Если это так, — она выделила первое слово, — мы с ним разберемся сами. Я посещала обители печали и разрушения, которые вы, чужаки, называете тюрьмами, капитан, и не допущу, чтобы кого-то из моих соплеменников замуровали там, основываясь на пересудах и анонимных фантазиях, которые вам прислали по почте.

Констебль тяжело вздохнул и снова выпрямился. Со стуком выложил что-то на стол. Ваксиллиум прищурился, но не смог разглядеть — констебль прикрывал предмет ладонью.

— Что вы знаете о поджогах, старейшина? — негромко спросил констебль. — Они нередко являются тем, что мы называем преступлением ради прикрытия. Случается, к поджогу прибегают, чтобы замаскировать кражу или совершить мошенничество, а еще иной раз поджог становится актом первоначальной агрессии. В деле вроде этого огонь — всего лишь предвестник чего-то другого. В самом лучшем случае у вас тут поджигатель, который только и ждет, чтобы снова что-то предать огню. В худшем… Что ж, старейшина, надвигается нечто более серьезное. То, о чем вы еще пожалеете.

Бабушка сжала губы так, что они превратились в линию. Констебль убрал руку, открыв вещицу, которую положил на стол.

Пуля!

— Что это? — спросила Ввафендал.

— Напоминание.

Бабушка смахнула пулю со стола — та со стуком ударилась о стену, за которой прятался Ваксиллиум. Он отпрыгнул с колотящимся сердцем и пригнулся.

— Не смейте приносить сюда свои инструменты смерти! — прошипела бабушка.

К окну Ваксиллиум вернулся как раз в тот момент, когда констебль надел шлем.

— Когда этот мальчик что-то снова подожжет, — негромко сказал он, — пошлите за мной. Надеюсь, будет не слишком поздно. Хорошего вечера.

И ушел, не прибавив больше ни слова. Ваксиллиум вжался в стену, опасаясь, что констебль его заметит. Но мужчина, не оглядываясь, быстрым шагом ушел по тропе и скрылся в вечерних сумерках.

Но бабушка… она не поверила. Как же она не поняла? Форч совершил преступление. Неужели они собирались просто оставить его в покое? Почему…

— Асинтью, — бабушка, как обычно, назвала Ваксиллиума террисийским именем. — Ты не мог бы зайти ко мне?

Ваксиллиум ощутил немедленный всплеск тревоги, за которым последовал стыд. Потом поднялся и подошел к окну:

— Как ты узнала?

— Отражение в зеркале, дитя, — пояснила бабушка, держа обеими руками чашку с чаем и не глядя в его сторону. — Сделай, что я сказала. Будь любезен.