Рик Риордан - Красная пирамида [litres]

– Все это пустяки, – ответил он.

Так мы и поверили! Но похоже, еще больше поверить в это нужно было ему самому.

– А что вы скажете насчет особой экскурсии по Британскому музею?

Мы втроем уселись на заднее сиденье. Сейди плюхнулась между мною и отцом.

– Уму непостижимо, – по-старушечьи ворчала она. – Один вечер вместе с родной дочерью, и тут не удержаться от своих исследований.

Отец натянуто улыбнулся.

– Дорогая, будет очень увлекательно. Хранитель коллекций Древнего Египта лично пригласил.

– Велика важность! – фыркнула Сейди и тряхнула головой, убирая с лица красную прядь. – Канун Рождества, а мы идем смотреть заплесневелое египетское старье. Ты вообще способен думать о чем-то еще? Или только о своих чертовых мумиях, каменных плитах и прочей дребедени?

Скажи это я, отец бы на меня разозлился. Но на Сейди он никогда не злился. Он просто смотрел из окна на темнеющее небо и дождь.

– Да, дорогая. Способен, – тихо ответил он.

Когда отец говорил тихо и глядел в пространство, я знал: он думает о нашей маме. За последние несколько месяцев с ним это бывало очень часто. Сколько раз я приходил в гостиничный номер и видел отца с мобильником в руке, а с дисплея ему улыбалась мамина фотография. Мама снималась на фоне пустыни. Волосы она убрала под платок, а синие глаза восторженно глядели в мир.

И на раскопках я часто заставал отца разглядывающим горизонт. Он вспоминал, как они с мамой познакомились. Тогда они были молодыми учеными, оказавшимися в Долине царей [1] Долина царей находится на западном берегу Нила, напротив древних Фив (современный Луксор). В XVI–IX вв. до н. э. служила местом захоронения фараонов. С конца XVIII в. остается центром археологических и египтологических исследований. Особую известность приобрела в связи с находкой гробницы Тутанхамона и его «проклятием». (Здесь и далее прим. перев.) , где обнаружили затерянную гробницу. Отец занимался египтологией, а мама была антропологом и искала древние образцы ДНК. Эту историю он мне рассказывал не менее тысячи раз.

Такси вывернуло на набережную Темзы. Мы проехали мимо моста Ватерлоо. Отец встрепенулся.

– Остановитесь на минутку, – попросил он водителя.

Мы находились на набережной Виктории.

– Пап, зачем мы здесь остановились? – спросил я.

Он вылез из машины, будто и не слышал моего вопроса. Мы с Сейди тоже вылезли. Отец глядел на Иглу Клеопатры [2] Утвердившееся название трех древнеегипетских обелисков, ныне находящихся в Лондоне, Нью-Йорке и Париже. Лондонская Игла (ее высота 21 м) была подарена Англии в 1819 г. тогдашним правителем Египта в память о победах англичан в битвах на Ниле и возле Александрии. Из-за финансовых трудностей обелиск был перевезен в Англию лишь в 1877 г. и через год установлен в Лондоне. .

Если вы ничего о ней не знаете, я быстренько расскажу. Игла – это обелиск. Он вовсе не похож на иглу и к Клеопатре никакого отношения не имеет. Наверное, англичанам такое название просто показалось крутым. Высота обелиска – около семидесяти футов. Наверное, на своем прежнем месте он выглядел высоким, а среди высоких зданий вид у него невзрачный и какой-то печальный. Можно проехать мимо и даже не заметить, что эта каменная штучка на тысячу лет древнее Лондона.

Сейди обошла вокруг Иглы.

– Мы что, будем останавливаться возле каждого памятника? – угрюмо спросила она.

Отец глядел на вершину обелиска.

– Мне нужно было ее увидеть, – бормотал он. – Тут все и произошло…

С реки дул ледяной ветер. Мне хотелось поскорее вернуться в такси, но меня все больше настораживало поведение отца. Таким отрешенным я его еще не видел.

– Пап, ты о чем? Что здесь произошло? – спросил я.

– Это последнее место, где я ее видел.

Сейди остановилась и покосилась сначала на меня, потом на отца.

– Кого ее? Ты говоришь про маму?

Отец провел ладонью по ее волосам. Сейди была настолько удивлена, что даже не оттолкнула отцовскую руку.

Мне показалось, что я превратился в ледышку. Мамина смерть всегда была запретной темой. Она погибла в Лондоне в результате несчастного случая. Это все, что я знал. Дед и бабушка винили в ее гибели моего отца, но никто никогда не рассказывал мне подробностей. Сначала я приставал к отцу с расспросами, потом перестал. Во-первых, от моих вопросов он становился очень грустным. А во-вторых – он наотрез отказывался говорить об этом.

«Потом, когда будешь постарше», – это все, чего можно было от него добиться, и от такого ответа мне становилось еще тошнее.