Евгений Рудашевский - Забытые руины [litres]

Четыре человека. И до вечера один из них должен был умереть.

Красных в Авендилле осталось куда больше. Семнадцать наемников. Горсинг, отправив Гийюду бегунка с сообщением о том, что творится в Авендилле, не думал, что их приедет так много. Прежде красный легион не часто позволял себе открыто передвигаться по Восточным Землям такими отрядами. Впрочем, они научились хорошо скрывать свою принадлежность. Одевались в обычные кожаные нилеты с нашивками из кольчуги в подмышках и стальными пластинами на боках и груди. Из оружия, как правило, брали только короткие клинки и обитые медью дубинки. Почти ни у кого не было мечей, ни пехотных, ни даже ратных. Так мог одеваться обычный горожанин – в надежде наняться стражником в какое-нибудь ремесленное село. Горсинг видел лишь трех магульдинцев с оружием, заклейменным Волчьей башней. Они редко показывались на Тракте, сидели в защищенных от чужого внимания местах – таких, как лагерь на Старой дороге.

Люди Горсинга больше года работали по заказу магульдинцев. Те платили достаточно, чтобы забыть о контрабандистах и не задавать лишних вопросов. Времена изменились. Еще лет десять назад такое было трудно представить, а теперь красные и не скрывают, что пойманных лигуритов напрямую сбывают книжникам.

Горсинг столкнулся с тем, что некоторые сельчане сами выходят на его людей – просят избавить от кого-нибудь из родственников, если вдруг заподозрят, что тот стал черноитом. Под этим предлогом Горсингу уже не раз пытались всучить просто неудобного человека – не в пример другим увлекшегося стихами, или восставшего против власти отца, или отказывавшегося праздновать Веселую Гунду и предпочитавшего уединение.

В прежние годы все было иначе. В селах семьи до последнего удерживали своих черноитов, прятали их по сараям и амбарам, говорили, что скорее убьют их своими руками, чем отдадут кромешникам или книжникам.

– Полдень, – хрипло сказал Гийюд.

Горсинг вздрогнул. Он опять увлекся мыслями и совсем забыл о происходящем. С опаской посмотрел на руку. По сжатому кулаку стекали капли пота. Никаких судорог.

– Самое время расшевелить приманку.

– Аюн, – тихо, с едва скрываемой злобой ответил Горсинг. – Его зовут Аюн.

– Ну да…

Горсинг уже слышал о Гийюде, но прежде его не встречал. И был этому только рад. Думал, что в Авендилл пришлют кого-нибудь из тех, с кем он уже ходил на отлов лигуритов: Крошнака или Саэгра. Прислали обоих. С ними – целый отряд других магульдинцев и его, Гийюда.

Трудно представить более неприятного человека. Завидев такого, простые горожане опускают глаза, а потом, проходя мимо, косятся на него, стараясь получше разглядеть изуродованное лицо. Лицевые сигвы. Горсинг никогда раньше не видел закрытые лицевые сигвы – каждый из символов принадлежности к знатному роду был грубо, почти небрежно взят в рамку. Значит, закрывали их против его воли. Лишен всех прав, лишен своего рода. Кроме того, лицо Гийюда рассекала черная пунктирная полоса – она опускалась ото лба, с обеих сторон огибала подбородок и уходила к шее. Суэфрит. Несущий Эхо. Значит, лишившись родовых сигв, подался в нерлиты. Взамен получил ангорную сигву на лицо и на шею, справа. Или наоборот – ушел в нерлиты и был за это наказан. Горсинг этого не знал. Да и это было не так важно, ведь в дальнейшем путь Гийюда оказался еще более замысловатым. Из нерлитов он подался в магульдинцы – ушел от тех, кто восхваляет Предшественников, к тем, кто презирает их творения.

По лицу Гийюда можно было прочесть многое, и, конечно, незакрытые сигвы делали его уродливым. У Гийюда были срезаны веки – под корень, и ноздри – под кость. Кто бы это ни сделал, он избрал своеобразное наказание, куда более привычное для царства Махардишана или какой-нибудь другой южной земли. Чтобы сохранить глаза от пересыхания, Гийюд теперь носил окуляр из тончайшего сетчатого стекла, затянутый на ремешки и по краю смягченный черным не то линельным, не то нилловым ободком. Окуляр, изгибаясь над огрызком носа, точно повторял изгибы лица, покрывал почти треть лба, а сверху заострялся двумя короткими шипами с отверстиями. Гийюд никогда его не снимал, а внутрь заливал смягчающий травный раствор, из-за чего вся кожа под окуляром приобрела илистый оттенок, местами покрылась грубыми морщинами. При этом белки обнаженных подвижных глаз чуть позеленели и казались рыхлыми.

Уродство Гийюда было вдвойне неприятным из-за того, что в остальном он сохранил здоровое тело мужчины. Не горбился, не хромал. Его руки были достаточно крепкими, чтобы держать меч или топор.