Михаил Рожков - Хранитель

— И как его зовут? — деловито спросил прохожий.

— Не знаю, — тонким голосом ответила девочка, — я его на улице нашла. Он замерзал. Возьмите котёнка, — вновь повторила она с надеждой в глазах.

— Дитя, это жизнь. Выживает сильнейший, — философски изрёк мужчина. — Брось это блохастое существо и иди домой.

Котёнок испуганно убрал мордочку обратно в недра пуховика, а девочка застегнула молнию. Вечерело. Мороз крепчал. Щёки девочки задубели на морозе, а на ресницах появился иней. Никто из проходящих мимо людей не хотел спасать животное. Вздохнув, ребёнок побрёл домой. Войдя в подъезд и поднявшись по лестнице на свой этаж, девочка остановилась перед входной дверью. Расстегнув пуховик, она посадила котёнка на пол. Тот, обретя твёрдую поверхность под лапками, радостно замурлыкал и принялся тереться головой об ногу ребёнка. Рука дотянулась до звонка, и через мгновение дверь открылась.

— Мама, можно он будет жить у нас? Он очень хороший. Посмотри, какой он красивый.

Котёнок, радостный, что обрёл дом, засеменил в квартиру.

— Пошёл вон, — крикнула женщина, пнув ногой маленькое существо. Раздался жалобный визг. — Маша, я же говорила тебе не водить в дом животных, — произнесла с укором женщина и, схватив девочку за капюшон, затащила в квартиру, захлопнув дверь.

Котёнок грустно посмотрел на дверь и, съёжившись, уселся возле стены.

Пётр Алексеевич поднимался по ступеням, насвистывая весёлую мелодию. Увидев дрожащее животное, он остановился и присел на корточки.

— Это кто тут у нас такой? — ласково произнёс Ручкин, приподняв котёнка на вытянутые руки. Неожиданно маленькие когтистые лапы начали расти и увеличиваться в размерах, превращаясь в человеческие руки. Они сомкнулись на горле журналиста и начали его душить. Кошачья морда превратилась в лицо Иванова. Воздух кончался, в глазах потемнело.

Пётр Алексеевич резко вскочил с дивана, часто дыша. Лицо его было в холодном поту. Рот пересох. Нащупав в темноте выключатель, он включил свет, налил из графина воды и жадно выпил.

«Приснится же такое, — произнёс он, смотря на себя в зеркало. — Так и с ума сойти недолго». Ручкин как будто бы до сих пор ощущал сомкнутые пальцы на своей шее. Выйдя в коридор и дойдя до поста, он спросил у заполнявший журналы Ларисы, который сейчас час.

— Без десяти пять, — ответила медсестра, взглянув на Ручкина, — а ты чего такой бледный?

— Да так, приснилось что-то.

— Эх, впечатлительная ты натура, Петя, — с укором произнесла Лариса Геннадьевна. — Я тебе правду скажу, только ты не обижайся. Хорошо?

— Да какие обиды.

— Не сможешь ты здесь работать. Не твоё это всё.

— Я и сам знаю, — ответил журналист.

— Ладно, сходи кофейку попей, а то выглядишь как жёваный носок.

Пройдя в комнату приёма пищи, Пётр Алексеевич взял кружку, насыпал в неё ложку дешёвого кофе и залил кипятком. Очень хотелось спать. Ручкин сделал глоток кофе. Не хватало молока, так как он любил кофе с молоком, но это уже непозволительная роскошь в данной ситуации. Сев на стул, он принялся мелкими глоткам давиться горячим невкусным напитком. От данного издевательства над своим организмом его оторвала медсестра Татьяна. Та самая, которая сидела в ночную смену на посту в палате охранительного режима. Это была милая, симпатичная девушка лет тридцати пяти.

— Пётр Алексеевич? — робко проговорила она.

— Да, — ответил журналист, слегка улыбнувшись, — можно просто — Пётр.

— Хорошо. Вы не посидите на посту, а то спать очень хочется, а я бы как раз тоже кофейку попила.

— Да-да, конечно, — выливая в раковину противную субстанцию, проговорил журналист.

Это был очень удачный момент. Стараясь скрыть свою радость, Пётр Алексеевич не спеша направился на пост.

Палата особого охранительного режима представляла собой помещение с одним окном, естественно, зарешёченным. Палата была большая. Стены, окрашенные в когда-то темно-коричневый цвет, а со временем всё больше отдающий в желтизну, упирались в плохо побеленный потолок. Кроватей было восемь. Расставлены они были вдоль стен. Посередине палаты стоял длинный стол для приёма пищи, и вдоль него лавочки. Обитатели палаты спали — кто мирно, а кто беспокойно. Кровать с Ивановым была совсем рядом с постом. «Вот он, шанс», — подумал Ручкин. Действовать нужно было сейчас. Медсестра могла вернуться в любой момент. Пётр Алексеевич сделал несколько шагов по направлению к палате и замер. Иван спал спокойно, лёжа на спине, мирно и беззаботно посапывая. В памяти всплыл сон, и Пётр Алексеевич явственно представил, как Иван открывает глаза и его руки смыкаются на горле журналиста. Встряхнув головой и сбросив наваждение, Ручкин наклонился над больным и задрал ему правый рукав. На предплечье сиял алым продолговатый шрам. Удовлетворившись увиденным, журналист вернул одежду в исходной положение и со скучающим видом уселся за стол. И как раз вовремя. В этот момент в палату вернулась Татьяна. Сухо поблагодарив его, она села на своё рабочее место, а журналист вернулся в коридор.