Михаил Рожков - Хранитель

Прозвучал последний аккорд, и песня закончилась. В тишине незаметно вошедшая Лариса Геннадьевна громко шмыгнула носом, утёрла рукавом халата слезу и произнесла:

— Трогательно-то как. Ты мне слова потом, Яша, перепиши.

Незаметно наступило время отбоя. За окном уже давно стемнело. Большинство больных уже разошлись по своим палатам и улеглись в кровати. Оставалась небольшая часть сидящих на диване, перед телевизором. Но и их разогнала деятельная Лариса Геннадьевна. В отделении наступила тишина. Медсестра попросила Ручкина приглядеть за отделением, а сама ушла вздремнуть в сестринскую на пару часиков. В этот раз в задачу Петра Алексеевича входило следить за тем, чтобы в отделении было тихо, и совершать обход палат каждый час.

Ручкин уселся на посту и принялся размышлять о текущем дне. Как же ему не хватало мобильного телефона. Сейчас он бы позвонил, посоветовался бы с Монаховым, возможно, набрал бы Аветиса, чтобы выяснить кое-какие подробности. Да хотя бы просто посидеть в интернете. И к тому же надо было позвонить жене. Когда появляется свободное время, сразу в голову лезет много мыслей, нужных и ненужных. Ненужные мысли журналист старательно гнал прочь, а нужные, как назло, не шли. Был один логичный вариант объяснения событий, Иван — это бывший напарник Анны Серафимовны, Иванов. То зло, которое убил Аветис, или думал, что убил. Скорее всего, просто ранил. Тогда ему сейчас должно быть лет восемьдесят, если не больше, — размышлял Пётр Алексеевич. С другой стороны, быть может, ему гораздо больше, сто, двести, триста, да сколько угодно лет. «А выглядеть он может на сколько хочешь», — вспомнив пример Энштена, подумал журналист. Тогда возникает другой вопрос: что он делает здесь? Лечится или это коварный план? Если лечится, могут ли такие, как Энштен или Иванов, сходить с ума? А почему бы и нет? Может, удар кинжалом нарушил его психическую организацию. Или ещё что с ним произошло. Допустим. А если взять за версию, что он здоров. В чём смысл этого представления? Ручкин больше не хранитель, да и вообще мог сюда и не поехать и никогда не узнать о том, что здесь содержится этот больной. Слишком много «если бы». История не терпит сослагательных наклонений. Да и в простые совпадения Пётр Алексеевич в последнее время все меньше верил. Где-то в глубине души какое-то чувство подсказывало ему, что Иванов действительно психически нездоров. Но чувства к делу не пришьёшь. Необходимо было с кем-то посоветоваться. Но пока было не с кем. В любом случае надо было удостовериться на сто процентов, что это действительно тот человек, которого Аветис порезал кинжалом пятьдесят три года назад. От этих всех размышлений у Петра Алексеевича разболелась голова, и он решил пройтись по коридору, заодно совершить обход палат. Начать решил с седьмой, так как она ближе была к посту.

Войдя в палату, журналист сначала не понял, что происходит. В полумраке стоял больной, в одних трусах, и пытался закинуть свою футболку на лампу ночного освещения, расположенную над дверью. По технике безопасности в отделениях такого типа палаты должны быть ночью переведены на ночное освещение.

— Ты что делаешь? — шёпотом спросил журналист.

— Вы извините, Пётр Алексеевич, — прекратив попытки накрыть лампу, произнёс мужчина. — Просто в глаза свет бьёт, заснуть не могу, а спать очень хочется.

— Так если спать хочется, спи. Чего ерундой заниматься.

— Не могу при свете спать, никак не усну. Это с детства у меня.

— Так ведь не положено лампу закрывать, — назидательно произнёс Пётр Алексеевич.

— Так все так делают, — разведя руки в стороны, произнёс мужчина.