Екатерина Соболь - Сердце бури

– Нет. Не надо, Хью, – еле слышно сказал Сван, с трудом выталкивая из себя слова. Он весь трясся, но не отпускал меня. – Я сделаю, что скажешь. Я буду…

– Да мне наплевать. Поздно, братец. – Хью криво улыбнулся. – Раньше надо было думать. Это ты виноват. Ты до всего этого довел.

Он занес руку, и тут ему в затылок ударило что-то маленькое и круглое. «Луна», – заторможенно подумала я. Наверное, она была очень твердой, а удар – очень метким: Хью вскрикнул и схватился за затылок. Никто не двигался, но луна, серый круглый камешек с разводами, снова поднялась в воздух с пола, набрала скорость и треснула Хью по лбу. Тот вскрикнул и зарычал почти испуганно – у него был такой дикий вид, будто он привидение увидел.

– Кто здесь? – Хью бешено озирался, а потом закрыл глаза. – Я тебя не вижу. Кто ты такой? Не Барс, точно не Барс, но кто тогда?

– Положи силу туда, где взял, Хьюго, – сказал из пустоты странно знакомый голос. – А если не можешь, хотя бы пожелай себе ума: умному не так скучно быть одиноким, а ты, несомненно, в конце концов останешься совершенно один.

Хью не ответил – его глазные яблоки быстро двигались под веками, и я поняла, что надо делать: треснуть его по башке, пока не смотрит. Я огляделась в поисках тяжелого предмета – от Свана я помощи не ждала, он замер на месте, как дерево.

– Ну, а вот теперь вижу, – пробормотал Хью, резко схватил рукой пустоту, словно комара ловил, и только тогда открыл глаза.

Из пустоты раздался вскрик, шипение, какое-то витиеватое и древнее ругательство. Хью посмотрел на свою руку. Теперь он сжимал в ней клок темной ткани, с которого на пол капала кровь. Он бросил его и с улыбкой огляделся. Теперь в комнате было тихо.

– Это вчера вы, ребята, были непобедимыми, – зло сказал Хью. – Но ты, старик, кое-чего не понял: время сказочек Барса закончилось. Теперь это мой мир, и все тут будет так, как я хочу.

В следующую секунду я почувствовала что-то невыносимое – как будто мои ребра треснули, изогнулись и костяным обручем сжали мне сердце. Сван закричал, и я вцепилась в него. Больше ни на что не было сил, меня затапливал ужас такой силы, что даже боль по сравнению с ним не имела значения. Сван зашептал что-то, и сначала я даже слов не могла разобрать, но потом разобрала, и от удивления даже вдохнула в полную силу. Наверное, бывает так, что дар спит, пока его не разбудит большое потрясение, и вот это, кажется, и произошло. Сван говорил стихами, и это были хорошие стихи:

Я бы очень хотела, чтобы это была история того, как я выжила и стала счастливой, но это история того, как я умерла. Бабушка говорила, что смерть – это прекрасная девушка в белых одеждах, она возьмет тебя за руку и поведет за собой. Во всяком случае, именно такая пришла за Маурисом Шевалье в последней истории про его приключения, но я думаю, что у каждого она своя. Моя смерть выглядела, как прекрасный юный поэт, и его мягкий голос, его рифмующиеся строчки сопровождали меня туда, откуда не возвращаются.

Но это не совсем конец. В последние секунды, когда я думала, что больше ни разу не смогу вдохнуть, я внезапно поняла, что должна сделать. Сван использовал свой дар, а я использую свой. И тогда я собрала все оставшиеся силы и отправила послание. В реальности времени было совсем мало, но у слов свои законы: я внезапно с невероятной ясностью поняла, что мой дар полностью мне подчиняется, что на самом деле я могу не только расхваливать наш постоялый двор жителям соседних деревень, я могу отправить послание любой длины и сложности куда угодно. И я отправила его тебе. Сван был прав: ты сияешь, как солнце, и найти тебя в бесконечной золотой паутине человеческих связей оказалось совсем легко.

Где-то снаружи Сван все еще плачет, и мне очень хочется успокоить его, но я не могу больше открыть глаза. Впрочем, здесь время идет совершенно по-другому, и его достаточно, чтобы сказать тебе все, что нужно. Я знаю, что, как только произнесу последние слова, мне конец, – но дар все-таки удивительно мощная штука. Пользуясь им, становишься частью чего-то большего, чем ты сам. Становится не так одиноко жить – и умирать тоже.

Говорят, в историях важны только главные герои, всякие рыцари и принцы, короли и королевы, а остальные – просто пешки, которых сметают с доски по пути. Но чтоб они провалились, эти правила! Я говорю от лица всех пешек, всех проглоченных и неважных, всех второстепенных и посчитанных сотнями. Спаси нас, Генри, сделай так, чтобы никто больше не погиб, потому что сам Хью не остановится. Я видела его глаза, когда он убил меня: безумные и жуткие, словно он уже и вовсе не человек.