Кристина Кашор - Огненная

Операция была неприятная. Снадобья были отменными, но они сняли только боль, а не ощущение, что у нее с руки похищают пальцы. Потом же, когда действие лекарств окончилось, боль оказалась ужасной.

Шли дни и недели, и боль стала ослабевать. Когда никто, кроме стражников, не слышал, Файер воевала со своей скрипкой и поражалась, как быстро война превратилась во что-то более обнадеживающее. Ее изменившаяся рука не могла делать всего, что делала раньше. И все же она по-прежнему была способна творить музыку.

Дни Файер были заполнены хлопотами. Конец войны не положил конца предательствам и беззаконию, особенно в отдаленных концах королевства, где столько всего происходит незамеченным. Клара и Гаран часто использовали ее при допросах. Она разговаривала с теми, на кого ей указывали, но все же предпочитала работу в дворцовом лазарете, а лучше – в городских больницах, куда с разнообразными хворями приходил такой разношерстный народ. Да, часть из них не хотела иметь с ней дела, и, как обычно, еще большая часть хотела слишком многого, и все они слишком раздували ее роль в спасении жизни короля. Люди говорили об этом как исключительно о ее деянии, будто Нэш и лучшие целители королевства и пальцем не пошевелили, а когда она пыталась перенаправить их дифирамбы, принимались за разговоры о том, как она выжала из лорда Гентиана военные планы лорда Мидогга и обеспечила Деллам победу. Как появились такие слухи, она не знала, но, по-видимому, остановить разговоры было уже невозможно. Так что она спокойно принимала настроения людей, воздвигая барьеры обожанию и помогая где возможно, и изучала практические стороны хирургии, которая приводила ее в изумление.

– Сегодня, – торжествующе объявила она Гарану и Кларе, – приходила женщина, которая уронила на ногу топор и отрубила себе палец. Хирурги пришили его обратно. Можете поверить? С такими инструментами и снадобьями они, наверное, и ногу смогли бы пришить обратно. Нужно давать больницам побольше денег. Нужно обучать хирургов и построить больницы по всему королевству. И школы нужно строить!

– Эх, если бы можно было отсоединить мои ноги, – простонала Клара, – пока ребенок не родится, а потом приделать их обратно. И спину тоже. И плечи.

Файер подошла к Кларе, чтобы помассировать ей плечи и успокоить ее, сняв, насколько получится, ее усталость. Гаран, который во время разговора не обращал на них внимания, нахмурился, глядя в бумаги.

– Все рудники на юге, закрывшиеся перед войной, открылись снова, – сказал он. – И теперь Бриган считает, что горнякам мало платят. И Нэш с ним согласен, болван этакий.

Файер погладила костяшками пальцев узлы мышц у Клары на шее. Дворцовый кузнец сделал ей два пальца, которые крепились к ладони ремешками и помогали брать предметы и носить их. При массаже они были бесполезны, поэтому она их сняла и платок с головы тоже, чтобы дать коже головы немного отдохнуть.

– Работа рудокопов тяжела, – сказала она, – и опасна.

Гаран бросил перо на стол рядом с ее металлическими пальцами:

– Мы не из денег сделаны.

– Разве они не золото для королевства добывают?

Он нахмурился:

– Клара, за кого ты?

– Мне плевать, – простонала Клара. – Нет, не сдвигайся с этого места. Самое оно.

Пару мгновений Гаран наблюдал, как Файер делает массаж его беременной сестре. Когда Клара снова застонала, выражение лица его стало меняться, углы рта приподнялись.

– Ты слыхала, как люди зовут тебя, Файер? – спросил он.

– Что там на этот раз?

– Чудовище-животворец. А кое-где я еще слышал определение «чудовище – защитник Делл».

– Великие скалы, – выдохнула Файер себе под нос.

– А в гавани корабли ставят новые паруса – красные, оранжевые, розовые и зеленые. Ты видела?

– Это все цвета знамени Делл, – сказала Файер. Кроме розового, добавила она про себя, игнорируя розовый проблеск на периферии зрения.

– Конечно, – сказал Гаран. – И полагаю, таким же образом ты объяснишь то, что они делают с новым мостом.

Файер набрала воздуха в грудь, взяла себя в руки и посмотрела на Гарана:

– А что они делают с мостом?

– Строители решили покрасить башни зеленым, – сказал он, – и выложить поперечины зеркалами.

Файер моргнула:

– Какое отношение это имеет ко мне?

– А ты представь, – сказал Гаран, – как это будет выглядеть на рассвете и на закате.

И тогда внутри у Файер произошло нечто странное: совершенно неожиданно она перестала бороться. Отступила назад и хорошенько разглядела чувство, которое этот город питал к ней. Оно было незаслуженным. Оно основывалось не на ней самой, а на историях, на идее Файер, на преувеличении. Вот что я для людей, подумала она. Не знаю, что это значит, но для людей я такая.